Анна Марианис - Николай Рерих. Мистерия жизни и тайна творчества
Любовь к музыке Николай Константинович пронес через всю свою жизнь. Музыка сопровождала семью Рерихов повсюду, где бы ни довелось им жить. И в далеких Гималаях, в долине Кулу, где художник прожил последние годы своей жизни, вся семья Рерихов по вечерам собиралась вместе и слушала старые пластинки с записями классической музыки.
Гимназия
В 1883 году период домашнего обучения закончился и Николая отдали в одно из лучших частных образовательных заведений Петербурга, гимназию Карла фон Мая. Опытный педагог во время экзаменов бросил на нового ученика пристальный взгляд и сказал: «Будет профессором!» Его предсказание сбылось.
Карл фон Май, директор гимназии, в которой учился Н. К. Рерих
Программа обучения была насыщенной, преподавание большинства предметов велось на немецком языке. Особых трудностей с обучением у мальчика не было, учеба давалась ему легко.
Гимназические интересы Николая были весьма разносторонними: он увлекался историей и географией, участвовал в археологических раскопках, собирал минералогическую и нумизматическую коллекции, ездил на охоту, зачитывался повестями и рассказами Гоголя.
Очарование Востоком вошло в душу Рериха тоже с детских лет. Загадочная картина из Извары с изображением Канченджанги оказалась будто свыше посланным намеком о будущем художника, которого тогда еще никто не знал. Кто мог в те годы предположить, что ему суждено не только увидеть воочию и запечатлеть на своих картинах эту священную гору Индии, но и исходить Гималаи вдоль и поперек, пройдя по опасным, абсолютно неизведанным районам высочайших гор мира, никем до него не исследованным, не нанесенным на карты мира?
Интерес к Востоку пробуждали в душе подростка и беседы с друзьями его отца. Не случайно впоследствии Рерих, уже будучи знаменитым на весь мир художником, вспоминал: «Си-Шань – западные горы, за ними Монголия. Вспоминаю, когда впервые слышал о ней. В детстве в книгах о Чингис-хане, в географии четвертого класса гимназии и дома, когда собирались у нас Голстунский, Позднеев и другие монголисты и восточники. Говорили и о Бадмаеве».[14]
Н. К. Рерих. Канченджанга. 1936
Николая Рериха неодолимо влекли к себе тайны прошлого. С детства он интересовался историей. А вскоре любовь к истории дополнилась у Николая увлечением ее неизменной спутницей – археологией. Ему было всего девять лет, когда в Извару приехал видный археолог Лев Константинович Ивановский (1845–1892), чтобы вести в ее окрестностях археологические раскопки. Любознательный воспитанник гимназии заинтересовался новым для него занятием, и ученый разрешил ему принимать участие в раскопках. «Около Извары почти при каждом селении были обширные курганные поля от Х века до XIV, – вспоминал художник впоследствии. – От малых лет потянуло к этим необычным странным буграм, в которых постоянно находились занятные металлические древние вещи. В это же время Ивановский производил исследования местных курганов, и это тем более подкрепило желание узнать эти старые места поближе. К раскопкам домашние относились укоризненно, но привлекательность от этого не уменьшалась. Первые находки были отданы в гимназию, и в течение всей второй половины гимназии каждое лето открывалось нечто весьма увлекательное».[15]
Рерих-младший с недетскими серьезностью и постоянством занялся раскопками и исследованием близлежащих курганов. Страсть к археологическим раскопкам переросла рамки простого увлечения и стала одним из любимейших занятий будущего знаменитого художника. Полевая археологическая работа привлекала Рериха возможностью живого, непосредственного прикосновения к прошлому. «Ничто и никаким способом не приблизит так к ощущению древнего мира, как собственноручная раскопка и прикасание, именно первое непосредственное касание к предмету большой древности, – писал художник в зрелые годы. – Никакое книжное изучение, никакие воспроизведения не дадут ту благодетельно зажигающую искру, которая зарождается от первых непосредственных прикасаний. Это не сентиментальность, не самоубеждение, ибо живет очарование старинных предметов, украшенных и замечательных в форме и соотношениях. Когда же предметы эти особенно близки с теми историческими обликами, которые как-то самосильно вошли и поселились в сознании, тогда все становится еще ближе и неотрывно убедительнее. <…>
Н. Рерих – гимназист. 1884
Много очарования было в непосредственном прикосновении к предметам большой древности. Много не передаваемой словами прелести заключалось в бронзовых позеленелых браслетах, фибулах, перстнях, в заржавелых мечах и боевых топорах, полных трепета веков давних. Около курганов сплетались старинные легенды. Ночью там проходить страшились. Увлекательно молчали курганные поля, обугрившиеся сотнями насыпей».[16]
Конечно, археологические раскопки привлекали юного Рериха не только полевой исследовательской работой, но и общением с природой, прелесть которого открылась ему с самых ранних лет. Позднее художник не раз запечатлевал археологические изыскания на своих рисунках. Раскопки не раз становились предметом литературных работ Рериха – не только научных археологических статей, но и публицистики.
Землекопы. 1890-е
План раскопок кургана. 1890-е
Воспитанники гимназии Карла фон Мая. 1880-е годы. Н. Рерих – шестой справа в верхнем ряду
Живым продолжением истории стала для подростка и нумизматика. Несколько старинных монет, подаренных дедушкой, заложили основу для нумизматической коллекции. Уже в зрелом возрасте Рерих напишет: «У нас было нумизматическое собрание. А. А. Ильин очень поощрял его, хотя мы с ним и расходились в сущности нашего отношения к нумизматике вообще. Он был специалистом-нумизматом, для которого сорочий или несорочий хвост на рубле был замечательным признаком, а мы прежде всего любили стилизацию и декоративность знаков. <…> Вообще, если в главнейших образцах разложить в хронологическом порядке нумизматическое собрание, то довольно наглядно получится картина эволюции или инволюции страны».[17]
Помимо истории и археологии, гимназиста Рериха очень увлекала география. На уроках географии, которые проводил директор гимназии, Карл Иванович фон Май, ученики чертили карты Азии, раскрашивали желтой краской песчаные пустыни и белой – гималайские ледники; наносили на карты хребты высочайших гор мира. «Не только чертились богато расцвеченные карты, но и лепились цветными пластилинами рельефные изображения со всеми так милыми нам горами. Поощрялись большие размеры и новые комбинации запоминаемых раскрасок. По правде говоря, такая внушительность изображения была очень увлекательна. На праздниках устраивались географические шествия, сопровождаемые самодельными стихами. Помню, как А. Бенуа изображал желтый Хуан-Хэ, а блондин Калин – голубой Яньцзы-цзян. Мне досталась Волга»,[18] – вспоминал Н. К. Рерих.
А еще Николая с детских лет впечатляли рассказы и повести Гоголя. «Гоголь часто ставился в ученических спектаклях и всегда был мне близок, – писал художник. – Именно не реализм Гоголя, но его высокая духовность и тонкая потусторонность особенно увлекали. В те же области уводили и встречи с «дидом» Мордовцевым и с Микешиным, и учреждение общества имени Тараса Шевченко, и постановка живых картин украинских – все это разнообразно сближало с мастерством Гоголя. Были эскизы, посвященные Хмельницкому, и «Страшной мести», и «Майской ночи».[19]
Как отмечал впоследствии сам художник, эти три весьма разные области интересов – археологические раскопки, география и литературное творчество Гоголя – отразились в его сознании в каком-то особом, непостижимом синтезе, став как бы первыми вестниками его будущих достижений, как научных, так и духовных: «Самые первые мои курганные находки не только совпадали с любимыми уроками истории, но в воспоминаниях близко лежат и к географии и гоголевской исторической фантастике. <…> Как будто от разных областей звучат курганные находки, или географические карты, или яркие образы творчества Гоголя. Но проходят десятилетия; через полвека вспоминаются эти будто бы различные предметы в одном общем укладе. Именно они своими убедительными зовами сложили многие возможности»,[20] – отмечал Рерих. И резюмировал: «Итак, первые курганные находки, красочные и рельефные карты и образы Гоголя. Конечно, не случайно память отделяет эти наслоения. Такие вехи под разными знаками вспыхнули не однажды потом. Разве не навсегда приблизилась история и очарование старинных культур? Разве не для многого вооружила география с ее такими практическими настойчивыми заданиями? И разве многообразное, но единосущное дарование великого Гоголя, разве оно, как в высокодуховных взлетах, так и в улыбке быта, разве оно тоже не дало посох прочный и легкий?»[21]
