Хелен Раппапорт - Дневники княжон Романовых. Загубленные жизни
но любовь из них больше.
Первое послание к Коринфянам, глава 13, стих 13
Пролог
Первое и последнее пристанище
В тот день, когда Романовых вывезли из Александровского дворца, он превратился в покинутое и заброшенное место, во дворец привидений. В течение предыдущих трех дней семья лихорадочно собирала и упаковывала вещи, готовясь к отъезду. Незадолго до этого Временное правительство Керенского уведомило царскую семью о неизбежной высылке. Дети взяли с собой своих трех собак, но в последний момент оказалось, что кошку Зубровку, беспризорную кошку, которую подобрал цесаревич Алексей, когда был в Ставке, и двух ее котят придется оставить. Цесаревич жалобно просил, чтобы кто-нибудь позаботился о них[4].
Позже, когда во дворец приехала Мария Герингер, старшая фрейлина царицы, которой было поручено присматривать за дворцом после отъезда царской семьи, оголодавшие кошки, как привидения, появились неведомо откуда и набросились на нее, громко мяукая и требуя внимания. Но двери всех сорока комнат дворца были опечатаны, дворцовые кухни закрыты, все было заперто. Только кошки остались в опустевшем Александровском парке, а небольшая горстка людей – все, что осталось от некогда большой семьи, – в это время направлялась за сотни миль отсюда, на восток, в Сибирь.
* * *После революции 1917 года все, кому было интересно узнать, как и где жила семья последнего императора России, могли поехать в Царское Село, располагавшееся в 15 милях (24 км) от бывшей столицы, и увидеть все своими глазами. Попасть туда можно было на грязном пригородном поезде или, объезжая многочисленные выбоины, на машине – по прямой, как стрела, старой Царской дороге, которая была проложена через низину с полями и невысокими лесами. Когда-то Царское Село считалось «русским Версалем», но в последние дни царской империи здесь повеяло грустью, своего рода «имперской тоской», как выразился один из бывших обитателей Царского Села. К началу 1917 года, спустя почти 200 лет со времени, когда царица Екатерина I отдала приказ о строительстве Царского Села, оно уже как бы предчувствовало собственную неизбежную и скорую кончину.
Советская власть поспешила избавить Царское Село от императорских регалий, переименовав его в Детское Село. Оно расположено на возвышенности, вдали от болотистых берегов Финского залива. Чистый воздух, упорядоченная сеть прямых широких аллей в регулярном парке – идеальное место для активных физических упражнений. Александровский парк был преобразован в центр спорта и отдыха, где будет подрастать поколение здоровых молодых граждан для нового коммунистического общества. Однако прошло некоторое время, прежде чем коммунизм наложил свой отпечаток и на сам городок, который оставался по-прежнему маленьким, аккуратным, в основном деревянной застройки. За скромной рыночной площадью, окружая два императорских дворца, простирались ряды парадных летних резиденций русской придворной аристократии. Их когда-то легендарные обитатели – теперь уже исчезнувшие старинные русские фамилии Барятинских, Шуваловых, Юсуповых, Кочубеев – давно покинули их, дома были реквизированы советской властью и стали рушиться, заброшенные и приходящие в упадок.
Незадолго до революции композиционным центром этого приятного и тихого городка был изящный золотисто-желтый Александровский дворец с белыми коринфскими колоннами. Однако в прежние века еще более великолепным был расположенный по соседству Екатерининский дворец, его золоченый барочный блеск привлекал всеобщее внимание. Но в 1918 году оба дворца были национализированы и превращены в наглядные примеры «эстетического разложения последних царей династии Романовых». В июне парадные залы, расположенные на первом этаже Александровского дворца, после полной и тщательной инвентаризации открывались для публики. Люди платили 15 копеек, чтобы поглазеть на изысканную обстановку, в которой жил их бывший царь. Но что же они видели в царских покоях? Дворец последнего Императора Всея Руси поражал не роскошью, а скорее необычайной простотой. Интерьеры царской резиденции были оформлены, по меркам бывших имперских стандартов, с неожиданной скромностью – пожалуй, как обычная публичная библиотека, или столичный музей, или загородный дом семьи среднего достатка. Но для семьи Романовых Александровский дворец был их домом, который они все очень любили.
По воскресеньям, средам и пятницам политически зрелые граждане страны освобожденного пролетариата могли прогуляться по залам дворца, «с хрустом грызя яблоки или жуя бутерброды с икрой». Иногда во дворец решались заглянуть отважные иностранные туристы. Все посетители должны были в обязательном порядке облачиться в уродливые войлочные тапки поверх своей обуви, чтобы не повредить прекрасный, натертый воском паркет. Затем служители водили их по залам царской резиденции, зачастую сопровождая экскурсию презрительными комментариями насчет бывших обитателей дворца. Тщательно проинструктированные экскурсоводы старательно, не жалея красок, описывали мелкобуржуазный вкус последнего русского царя и его жены. По их утверждению, вышедшая из моды мебель в стиле модерн, дешевые устаревшие олеографии и сентиментальные фотографии, английские обои, обилие безделушек (преимущественно самых обычных, фабричного производства) на каждой полке или столике – все это напоминало «типичный кабинет английского или американского пансионата» или же «второсортный берлинский ресторан». Любое упоминание о самих бывших обитателях этого дома было изъято из бойких речей советского персонала как пережиток прошлого, не имеющий исторического значения.
Проходя по анфиладам комнат, в дверях которых стояли восковые изваяния лакеев в алых и золотых ливреях, посетители не могли избавиться от странного ощущения, что Николай II был не деспотичным правителем, как его расписывали, а обыкновенным человеком, семьянином, у которого в кабинете и библиотеке, где он принимал своих министров и обсуждал с ними важные государственные дела, повсюду были расставлены фотографии его детей в разном возрасте, от младенчества и до совершеннолетия: дети с собаками, на пони, в снегу, на берегу моря. Счастливая семья, улыбаясь, снималась на любительскую фотокамеру «Кодак» коробочного типа, которую она повсюду брала с собой. Даже в личном кабинете царя был специальный стол и стул, где его тяжелобольной сын мог бы посидеть с ним, пока отец работал. «Святая святых» царской, ныне свергнутой, власти выглядела в высшей степени непритязательно, по-домашнему просто и была окутана духом чадолюбия. Неужели это и в самом деле последний домашний очаг «Николая Кровавого»?
Личные покои царя и царицы, состоявшие из соединенных между собой отдельных комнат, были еще одним свидетельством всепоглощающей триединой страсти, которая владела обитателями этих комнат: взаимной любви друг к другу, любви к своим детям и глубокой христианской веры. Их спальня с обоями и шторами английского ситца была больше похожа на русский православный храм, чем на будуар, так много икон было там. Две скромные железные кровати, какие можно увидеть во «второразрядной гостинице», по наблюдению одного американского посетителя в 1934 году, были сдвинуты вместе и поставлены в завешенный тяжелым пологом альков. А вся стена за ним от пола до потолка была увешана образами, распятиями и «простенькими, дешевыми иконками в убогих жестяных окладах». Каждая полочка и столик в личной гостиной царицы были уставлены всяческими безделушками, фотографиями детей и ее милого Ники. Личных вещей царицы там находилось на удивление мало, и это были самые обыденные предметы, необходимые в быту, такие, как золотой наперсток, швейные принадлежности и ножницы для рукоделия, а также дешевые игрушки и безделушки: «фарфоровая птичка и игольница в форме туфельки, незатейливые вещицы, которые могли бы подарить дети».
Дальше по коридору, ведущему в сад, располагалась гардеробная Николая, где в шкафах были развешаны аккуратно выглаженные царские мундиры. По соседству с гардеробной находилась большая библиотека с застекленными шкафами, полными французских, английских и немецких книг в переплетах из тонкой марокканской кожи. Книги были расставлены по полкам в продуманном, строгом порядке. По вечерам царь часто читал их вслух своей семье. Многих посетителей удивляло то, что они видели в Зале с горкой, расположенном далее. Этот зал, первоначально один из парадных залов, расположенных на первом этаже дворца, был превращен в игровую комнату для цесаревича Алексея. В центре этого элегантного зала, отделанного цветным мрамором, с кариатидами и зеркалами, стояла большая деревянная «американская горка»[5] – на ней с удовольствием катались дети предыдущих царей. Во время царствования Николая она по-прежнему занимала почетное место в зале. Кроме того, были там и любимые игрушки цесаревича Алексея: три модели легковых автомобилей. Возле двери, ведущей в сад, горьким напоминанием о трагедии, которая устанавливала свои правила в жизни последней русской императорской семьи, стояло «небольшое инвалидное кресло-коляска» цесаревича Алексея, «обитое красным бархатом». Во время жестоких приступов гемофилии, которые случались нередко, цесаревич был прикован к креслу, и бархат обивки до сих пор сохранил контуры его тела[6].
