Совдетство. Книга о светлом прошлом - Юрий Михайлович Поляков

Я оглядел стол, уставленный кушаньями, бутылками, заваленный снопами зелени, и увидел знакомые лица: печального Давида, Нинон, Машико, Батуриных и Диккенса, весело махнувшего нам рукой. Они старались дожевать то, чем набили рты, незаметно, чтобы не нарушить торжество момента. Башашкин строго погрозил мне толстым пальцем. Тетя Валя обиженно смотрела мимо.

И тут я, о чудо, заметил целехонькую, без изъяна «соньку», возродившуюся, как феникс, из обломков. Сияя черным пластмассовым глянцем и металлическими панелями, она гордо стояла на журнальном столике, под который задвинули вскрытую импортную коробку с надписью «SONY». А Мурман уже несколько раз пытался выпутаться из тоста, но снова уходил в дебри цветистых кавказских излишеств, наконец он все-таки прорвался к финишу:

– Я хочу выпить за моего нового друга, брата и компаньона, многоуважаемого Петра Агеевича, большого человека и настоящего мужчину, он умеет постоять за себя и за свою женщину! Пусть этот старинный кинжал будет вечным залогом нашей дружбы!

Все выпили и с жадностью набросились на еду, налегая на принесенного сразу после окончания тоста жареного поросенка, от которого вскоре остались пятачок и копытца. Услужливый подтолкнул нас, и мы на цыпочках, как надлежит опоздавшим, прошли к свободным стульям.

– Ты где шлялся? – грозно спросил дядя Юра, когда я уселся рядом.

– Долго рассказывать.

– Ох, ты и получишь у меня на орехи! А сейчас ешь – вон какая жранина! Поросенок уже кончается.

Стол и в самом деле был хорош, ломился от закусок! А тут еще официант внес небольшой мангал с угольками, мерцающими в поддоне. На шампурах скворчали, пузырясь жиром, смуглые куски мяса.

– Что здесь происходит? – поинтересовался Анзор, осушив пару бокалов красного вина и закусив белым пористым сыром.

– Празднуем, что все хорошо закончилось, – объяснила тетя Валя, уминая сациви.

– Это, значит, всё Диккенс устроил? – спросил я, пронзая вилкой ветчину: на нервной почве мне жутко хотелось есть.

– Скажешь тоже! – фыркнул Башашкин, поглощая фаршированный баклажан. – Когда Диккенс пришел, они уже скорешились. Ты самого главного не знаешь…

– Нин, подай мне лобио! – попросила Машико, сослепу показывая на потроха в томате.

– Съешь лучше форель! Во рту тает.

– Мясо – чистая вырезка, – похвалила тетя Валя. – По три пятьдесят на рынке.

…А случилось вот что. Пленную троицу повезли к Мурману – на правёж. По пути он стал упрекать ветреных сестер Бэрри, мол, не могли, вертихвостки, подождать несколько дней, пока он из Москвы вернется, сразу переметнулись, пошли по рукам, побежали мужикам на шею вешаться.

– Муж в отлучке, жена на случке! – нагнувшись к нам, чтобы взять острый перчик, со смехом подсказала казачка, раскрасневшаяся от вина и шашлыка.

– Нинон, когда Сандро будет? – спросил Анзор и с удивительным умением съел хинкали, не уронив на подбородок ни капли сока, на его тарелке уже лежали полдюжины вершков из жесткого теста.

– Завтра. Да видно, зря я больного с койки сдернула. Все и так обошлось. А что такое?

– Разговор к нему есть – серьезный…

…В ответ училки, плача и заламывая руки, отпирались: мол, никому они на шею не вешались, а просто подружились с соседом по дому без всякой задней и передней мысли, с хорошим компанейским человеком, потому что Мурман пропал на полторы недели, ни ответа ни привета, а отпуск есть отпуск, он один раз в году, и прожить его надо так, чтобы не было мучительно больно.

– Больно вам еще будет! – пообещал Хозяин. – Я в Москве не развлекался, как вы, шалавы!

… В столице цеховик искал нужных людей, но кто же виноват, что в проклятом Центросоюзе все поразъехались: кто в отпуск, кто в командировку. И что теперь делать с этой чертовой пастой для шариковых ручек? Она же сохнет. Склад забит, реализации никакой, дохода нет, а с химзаводом рассчитываться пора, им тоже надо наверх «калым» за левое производство отправлять.

– Центросоюз, ты сказал? – пролепетала Инна, успевшая сойтись с Добрюхой поближе.

– Центросоюз, – кивнул Мурман.

– Так Петя же там, кажется, и служит.

– Уже Петя! – набычился мингрел и вдруг заорал: – Где служит?

– В Центросоюзе.

– Кем?

– Не знаю, каким-то начальником.

– Как фамилия?

– Добрюха.

– Что-о?! И вы молчали, стервы! Стой! – страшным голосом крикнул Хозяин шоферу.

…Так из врагов они стали друзьями, а сестры Бэрри были прощены и одарены по-царски. Услужливый снова включил «соньку» (ее срочно добыли взамен раскуроченной в распределителе), и тут же из динамика полилось волшебное многоголосье ансамбля «Орэра»:

Тополя, тополя,

В город мой влюбленные,

На пути деревца,

Деревца зеленые,

Беспокойной весной

Вы шумите листвой,

И не спится вам вместе со мной…

Когда песня закончилась, Анзор хлопнул полфужера коньку, налил себе еще, встал и со скромным достоинством попросил у тамады позволения сказать тост. Мурман благосклонно кивнул, майор Гурамишвили разрешил. Агеевич только хлопал глазами, пил, не переставая, и благостно улыбался, кажется, он еще плохо соображал, потрясенный и сбитый с толку крутыми виражами судьбы. Инна, как жена, подкладывала ему в тарелку деликатесы и заставляла закусывать.

– Батоно Мурман Вахтангович, уважаемые гости! – начал Железный Дровосек. – Однажды к великому царю Баграту, пришел его любимый племянник, которому владыка Имеретии никогда ни в чем не отказывал.

– Слушай Пцыроха и на ус мотай! – толкнул меня в бок дядя Юра.

– …Пришел и сознался, что полюбил дочь простого виноградаря, увидел ее у источника с кувшином и совсем потерял голову. Но она, гордячка, не принимает никаких подарков и отказывает ему во взаимности. Так вот, он просит разрешения у великого царя похитить строптивую девушку, взять ее силой, а потом, по закону, жениться.

– Вон как заливает! От души! – воскликнула захмелевшая Нинон. – Но бывает рвется, а бывает и гнется…

– Тихо, охальница! – осадила ее стыдливая Машико.

– …Царь Баграт накануне под страхом смерти запретил умыкать невест, но любимому племяннику разрешил! Только предупредил: «На свадьбу позвать не забудь! Накрою стол от Кутаиси до Сухуми!» – сказав эти слова, Железный Дровосек с вызовом посмотрел на Мурмана, а тот сощурился, догадываясь, что тост выбран совсем не случайно, с подвохом.

– Ай, какой щедрый царь, прямо как наш Мурман Вахтангович! – воскликнул Гурам.

– …Через три дня пришел любимый племянник в слезах, побитый, как пес, и говорит: «Хотел я овладеть девицей, но она выхватила из рукава кинжал, как у уважаемого Петра Агеевича, и чуть не заколола меня, слава богу, спасла черкесская кольчуга! Даже не знаю, дорогой дядя, что теперь делать! Дай