Евгений Дырин - Дело, которому служишь

Полбин вскочил. Лететь? Как будто не его очередь...

- Пойдешь ты. У этого Звонарева, должно быть, шило в штанах, опять куда-то исчез, непоседа.

Отряхнув росу с рукавов комбинезона и чувствуя, что он так и не смог внутренне подготовить себя к полету, Полбин побежал на старт.

- Привяжись. Вот ремни-то, ногой наступил, - сказал инструктор, обернувшись из передней кабины. Лицо инструктора, закрытое выпуклыми очками и туго стянутое шлемом на щеках и подбородке, было чужим, незнакомым: будто и не он, а другой человек стоял полчаса тому назад перед строем курсантов и делал перекличку по списку.

Полбин застегнул металлический замок привязных ремней, хотел проверить пряжку своего шлема, но тут же схватился руками за борт самолета, обитый по краю мягкой кожей. Мотор зарычал, забился, загудел, в лицо хлестнула упругая струя воздуха. Земля побежала назад сплошным потоком, как вода. Сначала мелькали черные швы между цементными плитами, потом и они перестали различаться. Чувствовались мягкие толчки, покачивание. Еще на земле или уже в воздухе? Полбин перевел взгляд вперед. Навстречу самолету быстро неслась проволочная изгородь аэродрома, за ней виднелись ровные ряды саженцев лесопитомника.

Изгородь стала медленно валиться навстречу, столбы укорачивались, уходили в землю и вдруг стали цепочкой ровно отпиленных кружков, связанных тонкой проволочной линией.

В воздухе! Полбин повернул голову и стал смотреть на вздрагивающий стабилизатор, на руль поворота, четко вырисовывавшийся на фоне неба. Руль делил все оставшееся внизу на две части - на одной был виден аэродром с удивительно маленькими фигурками людей и ползавшими по узкой серой ленте взлетной полосы самолетами; на другой - березовый лесок, превратившийся теперь в группу зеленых пятен, какие бывают на карте крупного масштаба. Еще дальше, за лесом, открылась станция железной дороги: игрушечный поезд стоял на двух тонких нитях, наклеенных на короткие черточки - шпалы, из паровозной трубы толчками вылетали белые шарики дыма, и было странно видеть, как эти шарики скатываются с паровоза на землю, а не поднимаются вверх.

Однако до чего же хорошо! Полбиным вдруг овладело ощущение полной слитности с машиной, так устойчиво идущей в воздухе. Самолет казался аппаратом, который движется по невидимым, совершенно прозрачным, но очень прочным нитям-струнам и держится на них твердо, как паровоз на рельсах. Струны пошли вниз - и самолет заскользил вниз. Стала на глазах расширяться серая лента взлетной полосы, на зелени травы выделились белые полотнища посадочного Т. Финишер поднял флажок и, промелькнув в стороне, остался позади. Колеса чиркнули по земле раз, другой... Самолет покатился, замедляя движение, и стал.

Полбину не хотелось покидать кабину, он расстегивал ремни не торопясь.

- Живей надо поворачиваться, товарищ курсант, - сказал инструктор.

Полбин соскочил на землю и с завистью посмотрел на Звонарева, заносившего ногу через борт.

После полетов инструктор подошел к Полбину.

- Что, на второй круг хотелось пойти? - спросил он, закуривая папиросу. Пассажиром, конечно, приятно. А вот когда сам летать будешь, ты себя ко второму кругу не приучай. Это для летчика скверная привычка, голову сломать можно.

Полбина не покидало хорошее, радостное настроение.

- Я знаю, - ответил он. - Один раз уже чуть голову не сломал.

И он рассказал, как Живодеров когда-то заставил его описать второй круг на мельничном крыле.

Инструктор выслушал и сказал смеясь:

- Значит, я у тебя уже второй инструктор. Первый был пузатый и с палкой.

Выдохнув табачный дым, он добавил:

- Что ж, и в нашем деле иногда палка нужна. Сам увидишь.

Полбин промолчал. Но позже, став инструктором, он увидел, что палка не так уж помогала при обучении летчиков. Гораздо больше пользы приносило хорошее, умное слово.

Часть вторая. Мастерство

Глава I

Ветер ударяет в обшивку самолета сбоку, как волна в борт парохода. Внизу, в предутренней мгле, металлическим блеском отливает широкая лента сибирской реки. Она начинает причудливо ветвиться, когда с обеих сторон к ней устремляются извилистые рукава и притоки.

Занимается рассвет. Кругом плывут облака. Впереди по курсу ослепительно-белые, как снежные холмы. Далеко, над горизонтом - фиолетовые с сиреневым отливом, слоистые и легкие. Еще выше - розовые, пушистые, быстро, игриво летящие. Тая на глазах, они оставляют в голубом небе белые смазанные следы, будто художник небрежно прошелся по холсту полусухой кистью.

Природа - изумительный художник - не допускает безвкусного смешения цветов. Нет зрелища красивее утреннего неба, видимого с самолета. Внизу строгая геометрия зеленые, желтые, черные прямоугольники, четкие линии дорог, а вверху - невообразимо прекрасный розово-синий ералаш, в котором все-таки царит редкостная гармония цветов и красок.

Между "верхом" и "низом" в часы рассвета нет ощутимой, четкой грани. Седая дымка размыла, стушевала горизонт. Кажется - всюду небо, только разное: мозаичное, спокойное и неподвижное под самолетом и клубящееся, мятущееся над головой.

Не забыть эти облака! Для тех, кто на земле, они плывут себе, гонимые ветром, куда-то в одну сторону. А здесь они снуют, перемещаются в разных направлениях, открывая взору то седые, сизолиловые космы, то гладкую, как розовый фарфор, округлость.

Взошло солнце. Оно за спиной. Видимая из кабины огромная плоскость крыла вдруг засветилась. Ребро обтекания - желтое, как цыплячий пух, а толстое ребро атаки блестит полировкой, сохраняя цвет морской волны. Если на мгновение прищурить глаза, то, кажется, увидишь, как навстречу крылу текут голубые воздушные струи, лижут гофрированный металл и срываются мелкими капельками, как вода с поднятого весла.

Солнце смыло все краски. Оно сыплет золотую искрящуюся пыль, которая оседает на землю туманом. Внизу становится темно, облака тускнеют, великолепие цветов исчезает.

Теперь уже есть небо и земля.

Ночной полет подходил к концу. Полбин передал управление правому летчику и в течение нескольких минут любовался красотой неба. Он мог себе позволить это, так как задание, судя по радиосообщению с полигона, было выполнено отлично. Каждый из четырех кораблей отряда положил свои бомбы точно в цель. Полбин был доволен результатами, ибо отряд впервые бомбил ночью с такой большой высоты, а условия выпали трудные. Полигон часто закрывали облака, проплывавшие где-то внизу, у самой земли. Красный пунктирный прямоугольник с вписанным в него кружком то и дело исчезал. Это утомляло и раздражало. Временами хотелось послать на землю радио: "Не вижу огней! Погасили, что ли?" Но облака уходили, и в чернильной тьме опять мерцали красные пунктирные линии.