Дмитрий Оськин - Записки прапорщика

Наши квартирьеры и представители рот уже отправились в Лапушаны, и Хокулеовский лес принять помещения и землянки ют 13-го финляндского полка.

Протазанов на одном из общих обедов с офицерами заявил, что дня через три мы оставим Олегов и перейдем в Лапушаны. Из 13-го финляндского полка к нему обратился прапорщик Крыленко за разрешением сделать доклад общему собранию солдат и офицеров полка по текущему моменту.

— Этот прапорщик, кажется, социал-демократ, — говорил Протазанов, — и генерал Сельвачев о нем отзывается весьма одобрительно.

Этот разговор происходил за два дня до праздника пасхи.

На другой день, накануне пасхи, ординарцы полка сообщили, что в шесть часов вечера роты должны прибыть к штабу на митинг. Протазанов, присутствовавший при подходе рот сам распоряжался расстановкой людей как можно скученней, чтобы оратора можно было хорошо слышать всем прибывшим на митинг.

В сопровождении прапорщика Миленина из здания штаба полка вышел подпрыгивающей походкой, маленького роста, с проседью, в кожаной тужурке, с погонами прапорщика незнакомый нам человек, взял под козырек и быстрым прыжком вскочил на стол.

В глаза бросилась маленькая фигура этого человека, забрызганный грязью кожаный пиджак, грязные стоптанные сапоги и нервное подергивание рукой стэка. Прежде чем начать говорить прапорщик снял с головы фуражку и погладил левой рукой растрепанные на затылке волосы. С первых же слов своей речи Крыленко приковал к себе всеобщее внимание. Он говорил о том, что мы присутствуем при событиях всемирно-исторической важности. Революция всколыхнула миллионы людей в тылу и на фронте. К революции приковано внимание всего мира. От хода этой революции зависят судьбы и жизнь многих миллионов. Мы на фронте, перед нами находится враг, нами резко осязаемый. Мы слышим выстрелы, несущие за собой смерть. Это враг явный, и этому врагу мы противопоставляем наши винтовки и пушки. Этот враг открытый, честный, который прямо говорит и делает то, что необходимо в его интересах. И его действиям мы противопоставим свои действия. Но у революции не один только этот враг. Есть другой враг — не окопавшийся в глубоких окопах, не защитивший себя проволочными заграждениями, более опасный благодаря своей скрытости. Этот второй враг — враг русской революции, сторонник монархии, сторонник реставрации старого режима. Он находится всюду. Он сейчас не выступает открыто, он сейчас придавлен грандиозностью совершившейся революции, он потихоньку собирает свои силы, скрыто мобилизует своих приверженцев с тем, чтобы всадить нож в спину революции, как только к этому представится случай. Как распознать этого второго врага? Если первому врагу мы открыто противопоставим свое вооружение, технику, силу свою, энергию, храбрость, мужество, то второму врагу нам нужно противопоставить прежде всего нашу стойкость, нашу выдержку, монолитность, стремление до конца защищать завоевания революции. В стране этого второго врага бывшие полицейские, помещики, дворяне, чиновники, попы, капиталисты и другие элементы, которые сейчас оделись в шкуру ягненка, прикидываются кроткими овцами, надевают на свою грудь красные банты и произносят подчас почти революционные речи. Этот второй враг не только в тылу, а и на фронте. Он среди офицеров, вышедших из аристократических кругов, среди генералов, которых теперь хотя и чистят, но еще далеко не очистили.

Надежды контр-революции перенесены в данный момент на армию, забитую, униженную палочной дисциплиной. Враги ищут послушных старому режиму, — которые могли бы слепо пойти на выполнение их дьявольских планов. Но мы должны быть одинаково стойкими в отношении обоих врагов, и против тех, — жест в сторону фронта, — которые открыто стреляют в нас, и против тех, которые шпионят, которые разлагают, которые провоцируют, которые рисуют в самых отрицательных чертах революционные события, происходящие в стране.

Речь Крыленко продолжалась два часа.

Он кончил возгласом:

— Да здравствует русская революция! Да здравствует восьмичасовой рабочий день! Да здравствует грядущая мировая революция!

Окончив речь, Крыленко спрыгнул со стола и вытер грязным платком вспотевший лоб. К нему подошел Протазанов. Крепко пожал руку, притянул к себе и расцеловал. После этого Протазанов в свою очередь забрался на стол и произнес краткую речь.

Вечером в мою хату зашли два члена полкового комитета, Васильев и Анисимов.

— Дмитрий Прокофьевич, — заговорил Васильев, — нам надо доклад Крыленко обсудить в комитете.

— Что же, давайте обсудим, а что именно?

— О внутреннем враге. Хоть командир и сказал в своем выступлении, что наше дело бороться с внешним врагом, но мы на это дело иначе смотрим. Мы понимаем, что внутренний враг — наиболее опасная вещь. Ведь противник что… Сегодня мы в него стреляем, завтра он в нас. Допустим, мир скоро.

— Не понимаю, товарищ Васильев, откуда у вас взялось представление, что у нас с австрийцами скоро мир будет?

— Нельзя, Дмитрий Прокофьевич, не быть миру, потому как теперь мы более сознательные, ясно понимаем, что австриец-мужик, что русский-мужик, все — одно. И нет нам никакого резона друг с другом воевать. Австриец уйдет к себе на родину и будет жить, как доселе жил, а мы, уходя на родину, жить так, как раньше, не можем. Нам надо новые порядки заводить и урядников и земских и становых выкуривать. Революция им, небось, не очень по душе пришлась. А мы свою линию твердо гнуть должны и внутреннего врага сломить.

— Ну, это в тылу, — говорю я.

— А здесь-то, вы думаете, их нет? — продолжал Васильев. — Многие ли из офицеров на нашей стороне? Раз, два, да и обчелся. А кто они в прежнем? Ведь это бывшие земские начальники, те же пристава, становые — вот кто. Нужно в оба смотреть за офицерами.

— Тогда, товарищ Васильев, этот вопрос надо обсудить не в полковом комитете, а отдельно, не вмешивая сюда офицеров.

— Ну, что же, давайте обсудим отдельно. Как это сделать?

— А вот как: на этих днях полк уходит на позицию. Полковой комитет будет оставлен при штабе полка, и мы тогда на свободе сможем по этому вопросу потолковать.

— Хорошо, согласны.

Васильев и Анисимов было ушли, но через минуту вернулись:

— Слышали еще новость, Дмитрий Прокофьевич?

— Какую?

— Только сейчас телефонограмма передавалась, что послезавтра собирается собрание офицеров и представителей от рот при штабе дивизии. Туда приезжают члены Государственной думы для разъяснения текущего момента.

— Кто именно, вы не знаете?

— Нет, об этом ничего не сказано. Вы пойдете?