Николай Бондаренко - Летим на разведку

- Пять лет изучал. Помню только одно предложение: "Дэр онкель Петэр ист тракторист" - "Дядя Петя - тракторист". На фронте усвоил "Хенде хох!" и "Гитлер капут!". Дойдем до Германии, а по-немецки говорить не умеем. Наверное, пора взяться за немецкий.

- Да, скоро где-нибудь в Инстенбурге будет наш аэродром.

- Это обязательно будет, так же, как то, что сегодня взошло солнце.

Выполняем задание. Я захожу на цель, а Воинов фотографирует объекты.

Над Гердауэном, Гумбинненом и Инстенбургом сильно бьют зенитки. Когда налетаешь на облачко разорвавшегося впереди снаряда, в кабине чувствуется сильный запах сгоревшего тротила. Захожу на фотографирование так, что одним заходом "беру" станцию и аэродром.

- Баглай, передай: на аэродроме Инстенбург восемьдесят пять разнотипных самолетов. На станции двенадцать железнодорожных составов, - дает команду стрелку-радисту штурман.

- Понял, передаю. Саша, с бетонированной полосы пошла на взлет пара истребителей. Смотри за ней.

- Вижу. Командир, возьми курс сто восемьдесят градусов, - говорит спокойно Воинов.

Мог ли я тогда знать, что после перебазирования на следующий аэродром погибнет Воинов, погибнет Баглай. И Пети с Сашей не будет... Конец августа. Перебазируемся в Литву, на аэродром Мокштово. Мы уже привыкли к частой смене аэродромов. Это хорошо. Это говорит о том, что немцы драпают слишком быстро.

Аэродром Мокштово особенно запомнился. Возможно потому, что во время базирования на этом аэродроме я потерял много боевых товарищей. Из Мокштова уехал на службу в Москву командир полка Валентик.

Литовская земля очень гостеприимна. Летный состав, так же как и в Чеховцах, живет в большом деревянном здании. В трех его комнатах двухэтажные нары. Мы так привыкли к нарам, что кажется, ничего лучшего на фронтовом аэродроме и не придумаешь. Да нам лучшего и не надо! Плохо только то, что часто пустеют на них места. Нет-нет и посмотришь на матрац, покрытый байковым одеялом, на подушку, наволочка которой слегка потемнела, увидишь небогатые личные вещи: мыльницу, зубную щетку, бритву с чашечкой и помазком, чемодан, в котором хранятся фотографии, книги, письма... И крепче сжимаются кулаки от ненависти к фашистам.

Вот так как-то сразу опустели в Мокштове места летчиков Василия Коваля и Николая Угарова, штурманов Александра Воинова, Василия Дегтяря и Михаила Васильева, стрелков-радистов Евстафия Маркова и Петра Баглая...

Как это непостижимо! Ведь кажется, совсем недавно мы с Угаровым стояли и говорили. Он рассказывал мне, как падал горящий самолет Коваля. А потом мы вместе летим на задание - Угаров идет моим левым ведомым. И это случайное попадание зенитки! Я видел, как его самолет подпрыгнул вверх и после сбрасывания по цели бомб ушел вправо, на свою территорию. Он не горел, и я успокоился. Но экипаж Угарова в этот день не вернулся. Гвардии капитан Топорков, обзвонив прифронтовые аэродромы, сообщил нам: место посадки самолета Угарова не известно.

Прошло четверо томительных суток. Наконец прибыл стрелок-радист Николай Васюшкин, и мы узнали, как все это было.

Угаров принял решение посадить подбитую машину в поле и спасти ее, но на высоте триста метров она загорелась. Васюшкин смог выпрыгнуть, а Угаров и Воинов не успели. Вот и стою я у воиновского чемоданчика и, раскрыв сборник стихов Иосифа Уткина, читаю отмеченное фигурной скобкой любимое Сашино четверостишие:

Если я не вернусь, дорогая,

Нежным письмам твоим не внемля,

Не подумай, что это другая 

Это значит... сырая земля.

Да, на фронте нам нужны и такие стихи...

Тяжело на войне. Но живой думает о жизни. Мы бомбим фашистов, летаем на разведку и не унываем. Не забываем и погибших друзей - они всегда незримо находятся рядом с нами.

- Ребята, помните Кольку Угарова? - вдруг спросит кто-нибудь в землянке.

- Разве можно не помнить его! - скажет кто-то в ответ.

- Парень, братцы, был что надо... Помните, как он рассказывал, что его девушка говорила: "Шинок, дай я тебя пачалую".

- А Васька Коваль? Васька Дегтярь? Какие это были ребята!..

- Адамович, - обращается ко мне по одному отчеству Заплавнов, - скажи, когда твой Шопен приедет из госпиталя?

- Шут его знает! Раньше хоть с Сашей Воиновым на разведку летал. А теперь его нет...

- Бери своего Гуревича и дуй на пару!..

- А вы, товарищ Болдырев, без подковырочек, пожалуйста, - отзывается Семен.

- Эс Эм Гуревич! Это правда, что вы узнавали в штабе дивизии, в какой эскадрилье больше награждают? Ну и ас же ты! Такого аса впервые на фронте встречаю!

- После Покрышкина второе место занимает, - смеется Монаев.

- Неужели вы это всерьез?! Это же глупость! Понятно вам? - парирует с достоинством Гуревич.

- Хлопцы, перестаньте, - вступает в разговор Ермолаев. - Человек недавно прибыл в наш полк, еще как следует не разобрал, как бьет зенитка! А вы уж набрасываетесь. Он еще свое покажет!

- Николай! - снова зовет меня Заплавнов.

- Что, Андрюша?

- Было или нет? Внеси, пожалуйста, обществу ясность. Шопен как-то сказал: с таким летчиком, как Бондаренко, хуже нет терять ориентировку. Говорит, принесли колхозники ведро самогону, а ты и понюхать не дал.

- Было такое... Пусть Шопен не теряет ориентировку!

- А приедет твой композитор - повеселит... Он ведь веселый парень, смеется Заплавнов.

Сегодня при выполнении боевого задания чуть не погиб опытный штурман-разведчик Пеший.

Стоит хорошая, ясная погода. Заплавнову, стрелком-радистом у которого летит Иванченко, а штурманом - Пеший, ставится задача: сфотографировать аэродром Кенигсбергского аэроузла, порт Пиллау, железнодорожные станции Кенигсберг и Тапиау. Это уже Пруссия... У противника там сильнейшая противовоздушная оборона. Выполнить это задание нелегко.

После набора высоты четыре с половиной тысячи метров за самолетом Заплавнова потянулся нежелательный в разведке инверсионный след. Попытка Андрея уйти от него не привела к успеху. В прусском небе росписи самолета Заплавнова скрестились со следами от вражеских истребителей. Удачно маневрируя, Заплавнов ушел от истребителей и выполнил задание, за исключением фотографирования станции Тапиау. Температура наружного воздуха минус пятьдесят градусов. У Андрея, летающего редко на высоту, на лице кислородная и меховая маски. Они от сильного мороза заиндевели и смерзлись.

Заплавнов выполнил заход на фотографирование Тапиау, но почему-то Пеший вдруг приумолк. Андрей забеспокоился, а затем увидел, что Пеший сидит на полу кабины со склоненной головой. Заплавнов схватил его за воротник куртки и, потянув к себе, крикнул:

- Володя! Что с тобой?

- Ничего, ничего... - будто сквозь сон, ответил ему Пеший.