Игорь Минутко - Искушение учителя. Версия жизни и смерти Николая Рериха

Сейчас я думаю: мы попали в древнее капище17 или аборигенов-лопарей, что маловероятно, или тех, кто здесь жил когда-то, в доисторические времена.

Необходимо зафиксировать: вид и бело-желтой колонны, и камня вселил в нас безотчетный ужас: взглянув на Ладу, я увидел, что она близка к обмороку или вот-вот может начаться приступ. Мы поспешили покинуть ущелье.

Следующее открытие, не менее загадочное, ждало нас на северной стороне горы: мы увидели, что на высоте примерно двухсот сажен зияет огромная черная пасть пещеры, и к ней ведет очень круто вверх вполне отчетливая тропа. «Поднимаемся?» — нетерпеливо спросил Глеб. «Я не пойду! Ни за что не пойду!» — закричал Святослав. «Я останусь с ним здесь, — сказала Лада, — а вы поднимайтесь. Надо понять…» Она не договорила, но я понял жену, свою верную спутницу, — это было нашим правилом во всех путешествиях: встречается что-то новое, непонятное, неразгаданное — надо приложить все усилия, чтобы узнать о нем все возможное, максимально, до предела.

Мы поднялись: Юрий был молодцом, он, я видел, преодолел страх. Горжусь своим старшим — он в меня. И в маму.

Мы оказались возле пещеры, это была расщелина, которая вела в глубь земли. Три, хотя и стертые временем, каменные ступени шли вниз, а дальше начинался полный мрак. У нас не было ни свечей, ни фонаря. И я видел: не только меня — всех охватило давящее ощущение… Сейчас я определяю его так: противодействие незримых сил. Кто-то не хотел, чтобы мы шли дальше, в глубь земли. А может быть, нас — или меня — испытывали?

Едва заметная тропинка от пещеры вела направо, и, пройдя по ней недолго, мы остановились: перед нами был тупик — нагромождение непроходимых каменных глыб. Зато с того места, где мы стояли, неожиданно открывалась широкая панорама на восток: ровная заболоченная тундра, в маленьких озерках поблескивало солнце, и посреди этой северной пустыни возвышались три невысокие сопки, которые, если их соединить линиями, образуют равнобедренный треугольник. Но самое удивительное заключалось в том, что сопки были похожи по конфигурации на пирамиды, их равные грани были кем-то искусно сделаны: такие осмысленные, совершенные формы природе не под силу. Впрочем, смотря что понимать под природой.

Мне, когда я рассматривал сопки-пирамиды, пришли в голову мысли о том, что скорее всего мы оказались среди обломков могучей просвещенной цивилизации, когда-то существовавшей здесь и исчезнувшей, оставив о себе загадочные, обрывочные напоминания.

Мои размышления прервал возглас Глеба, который прошел еще немного вперед, протиснувшись меж каменных глыб: «Идите скорее сюда!»

Кое-как мы по очереди пролезли в узкую щель между камней и оказались у замурованного входа или в пещеру, или в склеп: отчетливо были видны «швы» между камнями, заполненные неким веществом темно-коричневого цвета. Но это была не глина, вещество оказалось тверже камня. Но… «Вы смотрите сюда!» — прошептал Глеб. Я не поверил своим глазам: на замурованной поверхности, в левом углу был виден… Нет, правильнее сказать — вырос цветок лотоса! Самый почитаемый в Индии цветок, только каменный, вырос, вернее, образовался из того же вещества, которое скрепляло камни, замуровавшие вход в подземелье. Цветок был барельефом, как бы выдирающимся из кладки, его питали те силы, которые находятся ТАМ, в подземелье. Некое усилие присутствовало в позе цветка — другого слова не нахожу: он вырос только что! И даже кусочки этого темно-коричневого вещества были под ним, на земле, корни каменного лотоса, продираясь к нам, разрушили породу.

— И я испытал мгновенную смесь сладостного восторга, и не менее сладостного ужаса: я понял, что цветок каменного лотоса пророс совсем недавно, может быть, этой ночью. И он явлен здесь мне. Он — вестник, знак.

Я поймал себя на чувстве что сейчас я брошусь на эту замурованную стену, вырву из нее каменный лотос и за ним будет проход… Я знаю, куда он ведет…

«Папа, папа…— услышал я голос Юрия. — Что с тобой?..»

Оказывается, все смотрели на меня. У всех были испуганные лица.

«Давайте спускаться», — я попытался сказать это спокойно, но голос мой был хриплым, слова вырывались резко. «Может быть, попытаться извлечь из камней этот цветок?» — предложил Владимир. «Нет! Нет! — запротестовал я. — Мы не сумеем, а только разрушим его. Спускаемся!»

И наконец последнее событие, вернее, видение этого дня. Мы вернулись на «смотровую площадку», в которую упирается «звездная дорога», окончательно измотавшись, преодолевая болота полевому берегу Сейдозера. Солнце висело над горизонтом и, похоже, совершенно не собиралось за него опускаться. Между тем был уже одиннадцатый час вечера. На площадке оказалось сухо, мы расстелили войлочную подстилку, мальчики на нее тут же плюхнулись — хоть немного отдохнуть перед последними двумя верстами — преодолев их, мы наконец окажемся в своем базовом лагере. Мы с Ладой тоже присели на мою куртку.

Сейчас мне кажется, что мы все одновременно посмотрели на огромную фигуру черного человека, изображенного на скальном обрыве горы на противоположном берегу Сейдозера. У кого-то вырвался возглас изумления. И немудрено… Черный человек был другой: он стоял, повернувшись к нам в профиль, и на нем был длинный плащ с капюшоном, закрывавшим лоб, наверно, до бровей, утреннего котелка не было, а глаза, вернее, там, где на лице должны быть глаза, отчетливо светились два малиновых пятна. На гору с фигурой черного великана падали лучи закатного солнца. Может быть, они создавали это жуткое зрелище? Но так я думаю сейчас. Л тогда… Никто не проронил ни слова. Все вскочили и начали собираться, стараясь не смотреть на противоположный берег Сейдозера. Я взглянул на Святослава, он был бледен, но не плакал, молчал и — может, мне показалось? — был крайне сосредоточен, похоже, думал о чем-то, очень важном для него. Всю дорогу до «дома» никто не проронил ни слова.

После ужина — есть не хотелось никому: не было аппетита, все валились с ног от усталости, Святослав, таинственно поманив рукой, вызвал меня из палатки и мы отошли в сторону, где нас никто не мог слышать. «Папа, я знаю, что есть Бог, — тихо сказал Слава. — И я верую, честное слово — верую! Но папочка, ведь он… Ну черт или дьявол… Он тоже есть?» И я ответил своему младшему сыну: «Да, он есть, темный князь мира сего. Но если ты веруешь в Бога, и Он живет в твоем сердце, дьявол не страшен тебе: он никогда не сможет завладеть твоей душой».

Бело-розовый туман давно рассеялся, и в перспективе была видна горная гряда, над которой возвышались четыре вершины в снеговых шапках, отдаленно похожие на стариков, сидящих в позе лотоса. Да, да! Все они, оказывается, похожи на стариков…