Александр Жаренов - Братство фронтовое

Состоялся концерт. Выступали артисты из Москвы и Мордовии. В летних костюмах на площадке грузовика, где только что находился президиум собрания, мордовские танцоры исполняли народные танцы под аккомпанемент аккордеона. Весело отплясывающие, они невольно вызывали улыбку у фронтовиков, те отбивали ногами такт исполняемого танца, аплодировали. За время пребывания на фронте мы ежедневно сталкивались с фронтовой музыкой - музыкой смерти. В этот день слушали настоящий концерт. Видеть в летнем костюме подвижную молодую артистку в вихре танца, за ней другую, третью... Это радовало, прибавляло силы, вдохновляло.

Концерт подходит к концу. Над лесом сгущается серая мгла, начинается снегопад. Бойцы и командиры в рукавицах, бурно аплодируют гостям. Артисты, стоя на площадке грузовика, горячо хлопают нам. Их аплодисменты сливаются с нашими, мелкой дробью рассыпаясь по лесу. Постепенно волна ликования утихает. Под шутки и смех разбираемся по подразделениям и направляемся в расположение.

Потом гости пришли в каждый из батальонов. Передавая воинам праздничные подарки, гости крепко пожимали наши огрубевшие руки, целовали обветренные губы, желали успехов в боях.

Среди множества подарков было несколько ценных - именные ручные часы. Вечером, перед строем нашего батальона одни из них вручили комбату Чередникову.

Бойцы разошлись по землянкам. Веселый говор замолк. А комбат продолжал стоять на месте, еле ощущая часы на своей руке молотобойца. Он пытался рассмотреть подарок в темноте. Приложив к уху, слушал их частое биение. Снова ощупывал их сильными пальцами. И вдруг... лопнуло стекло, превратившись в мелкие крошки. Осторожно держа на ладони часики со светящимся циферблатом, огорченный своей неуклюжестью, Чередников вошел в землянку штаба. И здесь при мерцающем свете коптилки, сидя за столиком, стал опять разглядывать подарок, осторожно дуя на циферблат. Тонкие изящные стрелки дрожали, как усики. Чередников пытался завести часы. Но заводная головка была настолько мизерной, что никак не поддавалась его толстым и грубым пальцам. Через несколько минут комбат держал в одной руке мизерную заводную головку, в другой - часы, оборотной стороной вверх и растерянно читал выгравированную надпись: Дорогому защитнику от трудящихся столицы.

Со вздохом комбат осторожно положил часы в спичечную коробку и передал на хранение своему ординарцу.

- Надо же так случиться, - сокрушался комбат, с грустью рассматривая свои грубоватые пальцы, и, улыбаясь, спрашивал у меня:

- Комиссар! Скажи, сколько на твоих?

Всматриваюсь в карманные, весьма сочувственно отвечаю:

- Два часа.

- Многовато, - покачав головой, сказал Чередников. Утомленный хлопотами дня, он снял с себя меховой жилет, валенки, со вздохом растянулся на нарах. Заложив руки за голову, озабоченно сказал: - Не проспать бы завтра.

- Вернее, сегодня, - успокоительно поправил я. - Не волнуйся, комбат. Когда нужно, разбужу, а сейчас можешь спокойно спать. После отдыха починим твой ценный подарок. Наденешь на руку эти часы и точно по ним поведешь батальон в наступление. Согласен, а?

Комбат Чередников не отвечает. Он храпит, чему-то слегка во сне улыбается...

Мне не пришлось подсказывать комбату Чередникову время. В боях между Ржевом и Сычевкой я был ранен и попал в госпиталь...

Могучие ели, покрытые снегом, словно деды-морозы, и с ними маленькие елочки-снегурочки. В чаще леса расположился палаточный городок полевого подвижного госпиталя (ППГ).

Здесь оказывают первую помощь тяжело раненным, потом их переправляют в глубокий тыл, легко раненные долечивались и выписывались в часть.

Днем и ночью воет холодный, свирепый ветер. Трепещет брезент палаток. Санитары, сестры, врачи хлопочут вокруг раненых, спасая их жизни.

Возле приемного пункта стоят несколько заиндевелых подвод. С саней снимают и несут на носилках или ведут под руки только что прибывших с передовой.

Так каждый день, каждый вечер, каждую ночь...

Прошел месяц, и декабрьским днем с очередной группой выздоравливающих я прощаюсь с заботливыми хозяевами ППГ. В молочном небе проглядывает солнце. От щипков мороза потираю уши. С вещевым мешком за плечами направляюсь к фронту.

Прохожу лесом, полем, через одну, другую деревню. Все притаилось, замаскировалось снежными сугробами.

Деревня Поповка. В два ряда сгорбатившиеся под снежным грузом избы. Захожу в последнюю. На полу санитары.

- Отдыхаем? - спрашиваю их.

- Затишье, товарищ старший политрук.

Чуточку передохнул, перекурил и опять в дорогу.

Вдали слышу взрыв. Значит, скоро буду в знакомой обстановке.

Что ж! Не ново, - думал я, воспринимая более остро после тишины госпиталя привычные звуки.

С поля свернул в лес. Горькая едкая гарь, разгоняемая и вновь нагоняемая порывами ветра. Из бугорков-землянок вьется легкий дымок.

Тропа становилась шире, с обтоптанными по сторонам лунками. Вышел на лесную дорогу, изборожденную танками, машинами, подводами, людьми. Встречаются бойцы, командиры. Устал. Медленно иду. Навстречу быстро приближается знакомая фигура.

- Товарищ батальонный комиссар! - выкрикиваю я и, запыхавшись, спешу навстречу Федотову. С радостью обнимаемся.

- Никак не думал, что так быстро вернешься, - удивленно говорит заместитель командира полка. - Как здоровье-то? - интересуется он, глядя на мою руку на перевязи.

- Как видишь, двигаюсь, - отвечаю ему, радуясь нашей встрече.

- Тогда прекрасно. Рад за твою поправку. Пошли вместе в полк. Некоторое время отдохнешь у меня, а там снова за дела.

- А как с политотделом? У меня туда направление, - показываю ему справку из ППГ.

- Ничего, не волнуйся. С ними я столкуюсь по телефону. Это будет лучше. А то еще надумают тебя задержать у себя. - Он взял мой вещевой мешок и тихо говорит: - Только теперь я никакой не комиссар.

- Как это так?

- Очень просто, - смеется Федотов. - Нас всех перекрестили. Я - майор, ты - капитан.

- А как парторг Лантух, Чередников? - интересуюсь я.

- Лантух здесь, комбата ранило, - с грустью отвечает майор. - Не стало и нашего старика. В рукопашной схватке выстрелил в него в упор фриц. По пути в санчасть наш начштаба скончался...

Освобождены Московская, Калужская, Тульская области. Каких это усилий потребовало от нас! Сколько пережито бессонных ночей, сколько было расставаний, жертв. Много фронтовых друзей потерял я на войне. Гибель каждого отзывалась в сердце неуемной болью. Привыкнуть к этому нельзя.

По глубокой темной тропе пробираемся к блиндажу-землянке штаба полка. Здесь знакомлюсь с новым комбатом Швыдченко. Приземистый сибиряк, крепыш. На груди орден Красного Знамени.