Владимир Колганов - Булгаков и «Маргарита», или История несчастной любви «Мастера»

А что же князь Юрий Михайлович? Прежде чем оценивать дальнейшие его поступки, хотелось бы разобраться в политических убеждениях, в том, как соотносились в его мировоззрении любовь к Отечеству и забота о семье. Вновь обратимся к письмам Кире Алексеевне и ее мужу и постараемся понять, что же за люди их писали. Как говорится, скажи мне, кто твой друг…

И вот письмо от Ольги Николаевны Галаховой, дочери помещика Орловской губернии, камергера Высочайшего Двора и вице-губернатора. Надо признать, что, несмотря на высокое положение отца, Ольге Николаевне как-то не везло с мужьями. Один вскоре после свадьбы погиб. Другой… Но предоставим слово современнику:

«Это — человек большого роста, с военной выправкой, стремительными движениями, широким шагом. На открытом, крепком лице — веселые светлые глаза под черными косматыми, точно усы, бровями, и, как всегда в русском лице, вся энергия в глазах, лбе, в круглом черепе. Помню, он входит, как всегда в военной форме без погон, с портфелем, из-под косматых бровей блестят веселые глаза».

Веселые глаза — это за месяц-полтора до падения царизма. Тоска, надежды, разочарования, бегство из России — все это потом.

И вот уже эмиграция, Париж, 1928 год:

«Василий Васильевич требует вас на рю де Сез. Он не может, видите ли, обедать один. Вот барин-то! И эмиграция его не берет… Вы уж на такси, голубчик, поезжайте, а то он опять будет звонить и кричать на всю линию. Удивительный человек. А голос-то, голос, Господи Боже мой…»

Да, да, 6, rue de Seze, Paris 9 — это все о нем, о втором муже Ольги Николаевны. Барин обедает в Париже, а жена лежит в сырой земле, где-то на погосте, под Орлом. Спасское, Клейменово… Чудесные, благословенные места, связанные с именами Тургенева и Фета. А рядом неухоженная, всеми забытая могила.

Еще один штрих к портрету человека с веселыми глазами:

«Было у Василия Васильевича свойство, которое ни один масон, знавший его, не станет отрицать: приверженность к духовной свободе… Василий Васильевич органически не способен был понять иное отношение к жизни и людям. Ничто его так не возмущало, как отказ признать, что каждый человек имеет право думать и жить по-своему, предоставляя это право и другим».

Так вот и получилось, что в своем стремлении к свободе, желании жить по-своему бросил Василий Вырубов и жену, и малых детей на растерзание восставшей «черни». Впрочем, детей стараниями Греты фон Гебел, жены старшего брата Ольги Николаевны, вскоре после окончания Гражданской войны будто бы удалось выкупить у большевиков за большие деньги. Но вот о чем свидетельствовала дочь Ольги Николаевны, Ирина, уже гораздо позже:

«Уехала я из России весной 1923 года, с братьями Василием и Николаем Вырубовыми, дедом Николаем Галаховым, бабушкой Ольгой Галаховой и с тетей Кирой Галаховой. До отъезда мы все жили в Петрограде. Россию покинули легально, с паспортами. Ехали поездом через Ригу и Берлин до Парижа. Там мы поселились у моего отца».

Если жили легально, в Петрограде — зачем понадобилось выкупать? Возможно, 50 тысяч марок заплатили за то, чтобы получить паспорта и разрешение на выезд. Но дело тут не в деньгах, не в выкупе, а совсем в другом.

Разные люди, разные судьбы и радикально отличающийся подход к заботам об Отечестве и о семье. Казалось бы, следуя той самой, милой сердцу Вырубова свободе, каждый вправе выбирать свой путь. И все же не представляю, как можно в смутное время бросить на произвол судьбы жену и малых детей, а самому отправиться сначала в армию Колчака, затем с важной миссией в Америку, потом в Европу. Кто-то скажет, что долг перед Родиной для патриота должен быть превыше всего. Однако жертвовать семьей ради благородной цели вряд ли допустимо. Тем более что все старания «спасти» Россию с помощью Антанты оказались тщетны. Можно ли было рассчитывать, что жену соратника Керенского, сестру ротмистра конного Кабардинского полка Дикой дивизии «карающий меч революции» пощадит? Надо же помнить, что вслед за кровавым левоэсеровским мятежом в Рыбинске и Ярославле вспыхнуло восстание именно на Орловщине, в Ливенском уезде.

Скорее всего, по окончании следствия Ольгу Николаевну должны были освободить. Как-никак у нее на руках было трое малых детей. Но вот случилось, что в Орловской тюрьме она заболела тифом. Стал ли причиной смерти тиф или, как утверждают, заражение крови из-за грязного шприца, которым ей кололи камфару с кофеином, — не столь уж важно. Важно лишь то, что если бы смог Вырубов предвидеть столь трагический исход, если бы отдал силы не сомнительной идее «спасения Отечества», а спасению семьи, тогда и Ольга Николаевна могла бы жить да жить.

И вот приходится признать, что не так уж примитивен был муж Киры Алексеевны, как мне казалось поначалу. Что у него было в голове, по-прежнему не берусь судить. Но своей судьбой и судьбой своей семьи он распорядился более чем разумно. Не думаю, что понимал обреченность Белого движения с самого начала. Нет, видимо, интуиция сработала. Или Кира Алексеевна мужу подсказала…

Увы, разгром Белого движения прежнюю российскую элиту ничему не научил. Вместо анализа причин поражения и поиска ошибок — оголтелое «ату большевиков!», замалчивание «подвигов» белых варваров в захваченных городах и тиражирование рассказов о зверствах ВЧК. Вот и один из известных эмигрантов не удержался от того, чтобы сообщить общественности свой диагноз:

«В ЧК идут по природе жестокие люди, идут садисты».

Каким образом «садистам» удалось переиграть нормальных людей — этот вопрос остался без ответа. Речь и о разгроме белогвардейского подполья, и о проникновении в центры белой эмиграции агентов ЧК ОГПУ. Трудно поверить, что такова природа человека — садизм оказывается сильнее интеллекта, а честность пасует перед лицемерием. Впрочем, что толку удивляться — бумага и не такое стерпит.

Судя по воспоминаниям Ермолинского, фантазии зарубежных авторов и Булгакова тоже возмущали. Вот фрагмент из его беседы с Ильфом, возвратившимся из поездки в США:

«Но что они там про меня пишут! Будто я арестован, замучен в ЧК, помер… Послушайте, вы объяснили бы им, что так нельзя! А вы заметили, что они приходят в возбуждение не от литературы нашей, а лишь от тех писателей, кто у нас хоть чуточку проштрафился?»

Как тут не вспомнить Вениамина Тарсиса — о нем шла речь в одной глав «Дома Маргариты».

И все же хотелось бы понять, что было сделано не так, существовали или нет объективные причины для падения монархии и последовавших затем событий. Этот вопрос волновал и одного из основателей «Союза 17 октября» Дмитрия Николаевича Шипова. Монархист и, как считается, умеренный либерал, он так оценивал ситуацию накануне Февральского переворота: «Что такое знаменитая русская застенчивость? Это и есть отсутствие воли… Государь наш был болен тем же».