Даниель Циммерман - Александр Дюма Великий. Книга 1

Возможно, что именно у Гиро прочел он одобрительную статью, посвященную первому роману некоего Виктора Гюго «Han d’Islande», ранее известного лишь в качестве получателя тысячефранковой пенсии, назначенной ему Людовиком-Загнивающим-на-своем-Троне за благонамеренные «Оды и различные стихотворения». Через несколько месяцев Александр страстно увлечется «Воспоминаниями о Святой Елене» Лас Казеса и «Новыми поэтическими размышлениями» Ламартина. Но в это воскресенье 6 апреля 1823 года вряд ли ему попалось что-нибудь, касающееся трактата «О любви», вышедшего в прошлом году, или же «Расина и Шекспира» того же Стендаля, совсем новой брошюре[30], содержащей следующее точное определение: «Романтизм — это искусство представить публике литературные произведения, от которых она, учитывая ее нынешние привычки и верования, могла бы получить сегодня максимальное удовольствие. Классицизм, напротив, дает ей литературу, от которой максимальное удовольствие получали ее прадеды». Тот самый романтизм, который уже начинает беспокоить власти и о существовании которого Александр во время вкусного обеда с сыном Гиро вовсе не подозревал.

Чтобы весело завершить этот вечер, назавтра его ждала работа, Александр решает преподнести себе в подарок мрачную мелодраму «Вампир» в театре «Порт Сен-Мартен»[31]. Перед театром огромная очередь, ясно, что билета ему не получить. Какой-то человек предлагает ему продать за 20 су свое место у кассы. Александр платит, не понимая, что это плата не за место в зале, а только за очередь. За билет пришлось платить второй раз. Его появление в партере вызвало веселый смех группы мужчин.

«Вероятно, или вернее будет признать безусловность этого утверждения, я был неимоверно смешон. У меня были длинные волосы, и, поскольку они круто завивались, вокруг моей головы образовался довольно комичный ореол.

Кроме того, рединготы носили тогда выше колен, мой же ниспадал до лодыжек. Все революции совершались в Париже и не доходили до Виллер-Котре. Я был одет по последней моде Виллер-Котре, но для Парижа то была уже предпоследняя мода».

Александр решительными шагами двинулся к тому, кто только что произнес: «Ну и башка!» Секунда колебаний, в аналогичных обстоятельствах Генерал, как мы помним, катапультировал мушкетера, но сверху вниз, здесь же нужно было послать обидчика в обратном направлении, что нелегко, но все же ему удается с помощью сильной пощечины. Вслед за тем громко и внятно Александр называет свое имя, адрес, ясно, что это вызов на дуэль. В ответ эти трусы лишь выкинули его из зала. Но кто, однако, мог помешать Дюма пойти в театр, когда ему вздумается? Кресло в партере, пожалуйста, и он платит в третий раз.

Рядом с ним сидит человек лет сорока, «с приятным, доброжелательным и симпатичным лицом; у него черные волосы, серо-голубые глаза, чуть скошенный на левую сторону нос, тонкий, насмешливый, умный рот, настоящий рот рассказчика». Человек погружен в чтение «Французского кондитера», а именно в средство приготовления всякого сорта яиц в постные и иные дни шестьюдесятью разными способами. Чтобы завязать разговор, Александр принимает вид простака: ах, мсье так сильно любит яйца! У него тоже есть дядюшка, который способен съесть сотню зараз, хотя ему известно лишь двадцать способов приспособить их для этого дела. С сильным акцентом жителя Франш-Контэ незнакомец любезно отвечает дебилу, что он не столько гурман, сколько любитель редких книг, а это издание Эльзевира 1655 года. Тогда Александр задает новый, теперь уже вполне уместный вопрос, а для педагога, который до поры до времени дремлет в каждом, нет ничего приятнее преподать урок способному и любознательному, но непросвещенному ученику, дабы почувствовать себя Сократом. Прежде чем поднялся занавес, незнакомец был завоеван. Однако Александр чуть было все не испортил, когда в продолжение беседы о высоких ценах на эльзевировские издания он рассказал историю мадам Мешен, супруги префекта в Эне, которая, разглядывая демонстрируемые ей пушки, все время спрашивала, сколько стоит каждая. От восьми до десяти тысяч.

«— Ну, нет, — отвечала мадам Мешен, — свои деньги я бы в них не вложила.

Мой сосед взглянул на меня, не понимая, рассказал я мой анекдот со всей наивностью или же с насмешкой».

Уже пролог «Вампира» заставил незнакомца чертыхаться, пьеса отвратительно написана, у автора плохо с согласованием времен, интрига нелепа. В антракте Александр спросил, приемлет ли он участие в драме сверхъестественных существ. Разумеется, был ответ, если речь идет о «Гамлете», «Каменном госте» или «Фаусте». Тем более что он и сам верит в чудеса. И завязалась восхитительная беседа о доказанном существовании сильфов, гномов и прочей нечисти, а совсем недавно в микроскопе он лично видел коловратку, «странное существо, имеющее форму велосипеда с двумя колесами, которые оно шустро вращает», разновидность бессмертной поденки! Здесь он встает, чтобы уйти, так как второй акт смотреть не желает. Александр умоляет его остаться, он хотел бы иметь удовольствие продолжить беседу в следующем антракте. Франшконтинец соглашается и продолжает свой критический комментарий пьесы и рассказ с множеством подробностей о том, как он встречал настоящих вампиров в Иллирии. Попутно он вводит Александра в театральные нравы и объясняет, например, что во время своей ссоры в партере Александр «угодил в гнездо клакеров», которым платят, чтобы они обеспечили успех этой скверной мелодраме. На этом он ушел, и Александр не смог его удержать. Однако, вместо того, чтобы выйти из зала, франшконтинец принялся яростно свистеть в ключ, пока его не выставила полиция. На следующий день Александр прочел в газетах, что возмутителем спокойствия был не кто иной, как знаменитый Шарль Нодье, соавтор «Вампира», который пришел освистать свою собственную пьесу».

На расстоянии пьеса кажется Александру не такой уж плохой: «Какой бы несовершенной она ни была, тем не менее речь все же шла о попытке романтизма, то есть чего-то совершенно не известного в то время. Вмешательство нематериальных и высших существ в человеческую судьбу составляло фантастическую ее сторону, которая импонировала моему воображению, и, может быть, именно этот вечер заронил в мой разум зерно «Дон Жуана из Манары», которое прорастет лишь одиннадцать лет спустя».

Утром он напрасно прождал секундантов отшлепанного хлопальщика. Свой редингот он отдает укоротить портному и аналогичных услуг просит и у парикмахера относительно своей прически. Результаты не слишком удачны: «Когда у меня были длинные волосы, я был похож на торговцев львиной помадой, делающих рекламу своему зелью с помощью собственной головы; с короткими волосами я был похож просто на тюленя».