Пьер Клостерман - Большое шоу. Вторая мировая глазами французского летчика

Мы последовали за ним без колебаний. Он пикировал прямо к серому морю, которое выглядело замерзшим, без единой складки. Он был на полмили впереди нас, с баками, все еще прикрепленными к его крыльям. Скорость головокружительно увеличивалась. На таких высотах следует быть осторожным, потому что скоро вы достигаете скорости звука, а потом берегись! Существует большой риск повиснуть на парашюте в кальсонах скорее, чем требуется время для описания этого.

Немец использовал свое ускорение на полную мощь и держал инициативу. На высоте 27 000 футов мой индикатор AS показывал 440 миль в час, то есть настоящая скорость 600 миль в час! Я обеими руками держал ручку управления и со всей силы надавил на органы управления, чтобы удержать самолет на прямой линии. Малейшее отклонение сдавило бы крылья. Я чувствовал, что мой «спитфайр» все равно прыгал, и я видел, что краска на крыльях лопалась, в то время как двигатель начинал набирать скорость.

Механизмы управления не работали. Мы все еще снижались — 15 000 футов: Ян прошел мимо меня; 10 000 футов: Ян был на 200 ярдов впереди меня и на 600 — от немца. Он открыл огонь — лишь короткую очередь. Неожиданно «мессершмит» треснул пополам, словно папиросная бумага, и взорвался, словно граната. Одно крыло отлетело в сторону, двигатель и половина фюзеляжа падали, словно торпеды, в то время как обломки самолета разлетелись, развеваясь, во всех направлениях. Один из баков падал спиралью, оставляя позади себя след горящих паров бензина.

8000 футов. Я должен выпрямиться. Я нажал на ручку управления, нежно, но твердо. В плотной атмосфере среагировали рули высоты, и я увидел, что горизонт начал проходить под носом моего самолета — но там было уже море! Недолго я видел монолитную глыбу на высоте 40 000 футов — по надвигающая зеленая масса, окаймленная пеной, неслась на меня.

Я снова надавил на ручку управления — не помогло, и я понял, что у меня не получится выровнять самолет вовремя. Затем, рискнув, я полностью развернул триммер назад, чтобы обеспечить горизонтальный полет. Сразу же пелена крови застлала мне глаза, я ощутил, что моя спина и кости скручивались, кишки разрывались, щеки подтянулись к глазным впадинам, пальцы рук вырывали глаза. Все потемнело. Весь самолет заскрипел и застонал.

Когда я снова открыл глаза, стремительный толчок отнес меня вверх на 13 000 футов. Из моих ноздрей текли теплые струйки крови, которые капали на шелковые перчатки. Голова плыла. Я едва слышал в наушниках голос начальника ПВО района, но центробежная сила повредила мембраны в моем радио, и я не мог разобрать, что он говорил.

Я был один в небе и нигде не мог найти Яна. Внизу ветром уносило огромное радужное пятно масла и бензина и клуб дыма, указывая на гибель «мессершмита».

Я взял курс на острова, которые я видел на горизонте, и вскоре увидел Скапа-Флоу с его баллонами, сияющими, словно ниточка жемчуга. На меня накатились волны тошноты, и я летел инстинктивно. Лишь мысль о нашей встрече, когда мы приземлимся, немного оживила меня. Как только я коснулся земли, мне показалось, что по радио я услышал Яна. Это подтвердило, что он, слава богу, был в порядке. Я приземлился с ветром и машинально вырулил к месту рассредоточения, у меня не было даже сил помочь механикам открутить мою кабину. Сатерленд, предупрежденный управлением, был уже там с начальником разведывательного отдела. Они тут же сообщили мне, что Ян вернулся живым и невредимым. Он приземлился на «брюхе» на поле в Стронсейе, так как его самолет был поврежден обломками немецкого самолета. Итак, все было в порядке, и этот успех шумно отмечали в столовой.

На следующий день в лондонских газетах было полно сообщений об этом случае. Можно было подумать, что мы спасли весь британский военно-морской флот. Мы получили телеграммы с поздравлениями, в том числе от командующего флотом Рамсея.

Яна привезли с острова домой на моторной лодке, промерзшего до мозга костей, но жизнерадостного.

Приземление, богатое событиями

7 марта 1944 года. Какой день для звена! В 6.30 утра Оливер и Дэнни Морган поднялись для патрулирования военно-морской базы. В 6.40 Оливеру удалось вернуться на аэродром и благополучно сесть, имея датчик давления на нуле. Он сразу же пересел в другой самолет и поднялся снова. В 7.20 вдруг позвонил начальник оперативного отдела, чтобы сообщить нам, что Оливер совершил вынужденную посадку на крошечном острове Шапинсей.

Как обычно, эту задачу должен был выполнить я. Меня откомандировали привезти его. В Тайгер-Мот я взял с собой каптенармуса, и мне удалось сесть на единственно возможном поле без казусов. Я был покрыт толстым слоем снега и грязи, там тоже был встречный ветер. Олли парашютировал на него с невыпущенными шасси.

Я доставил Олли домой, оставив каптенармуса разрядить малокалиберную автоматическую пушку и пулемет и снять секретное оборудование.

В 7.45 вечера мы с Жаком поднялись для ночного патрулирования. Небо было безоблачным, луна находилась в первой четверти, но на землю легла очень плотная мгла. В течение четверти часа мы кружили на высоте 7000 футов над военно-морской якорной стоянкой, окруженной барражом баллонов.

— Осторожно, Далмат Ред-1, с востока к Г — Гарри приближается бандит, в 30 милях от тебя, набирайте высоту О-Ориндж.

— Понял вас, Ред-1 ушел!

О черт! Еще одна игра в прятки. Мы выключили наши навигационные огни. Я мог определить самолет Жака лишь по слабому мерцанию его выхлопных газов.

По тусклому свету красных ламп, закрепленных на стороне кабины, я расшифровал сообщение, зная ключ на этот день. Учитывая то, что нам только что сообщили, немец, должно быть, подходил к радиолокационной станции Файр-Айл на высоте менее чем 1000 футов.

— Алло, Далмат-1, следуйте курсом 0–6–0 — открывайте огонь, бандит очень спешит.

Мы полностью открыли дроссель и, как только миновали холмы на материке, спустились до уровня моря, так как при плохой видимости легче различить самолет снизу, чем наоборот, особенно над водой.

Начальник ПВО района, казалось, не был этим вечером в хорошей форме, и после того, как он сообщил нам десяток противоречивых курсов среди небольших островов в погоне за неуловимым «Юнкерсом-88», он приказал возвращаться домой. Было 8.30.

Видимость становилась все хуже, и Жак был вынужден следовать за мной на близком расстоянии, чтобы не потерять меня. Я сконцентрировался на моих приборах и вызывал радиостанцию через равные промежутки времени, чтобы иметь точные координаты. Мы прекратили, лишь когда оказались над базой, скорее ощущая ее, чем видя, благодаря регулировочным красным лампам, указывающим на препятствия на земле.