Вячеслав Лебедев - Фрунзе

С мая по август томились Фрунзе и его товарищи в Иркутской тюрьме, затмевавшей по части всяческих ужасов даже и «Николаевскую могилу», откуда ему только что удалось кое-как выбраться.

— Места вашего поселения еще не определены… — неизменно отвечало тюремное начальство на все запросы политзаключенных.

Наконец терпение лопнуло, и по централу пронесся клич:

— Хватит! Объявляем голодовку протеста!..

Только так и смогли возглавляемые Михаилом

Фрунзе кандидаты на поселение добиться выхода из кошмарных тюремных стен. Впрочем, всех их рассовали по разным местам. Фрунзе и еще пятерых ссыльных, в том числе большевика Иосифа Гамбурга, завезли в небольшое притрактовое село Манзурка, в ста восьмидесяти километрах от Иркутска.

Поселилась эта ссыльная «шестерка», у коренной сибирячки — крестьянки Аграфены Ивановны Рогалевой — в одной из двух половин ее просторной, по сибирскому обычаю, избы. Образовали нечто вроде коммуны и, конечно, тотчас же установили контакт с другими ссыльными, раньше их поселенными в Манзурке.

Прибайкальская осень, холодная, но сухая и солнечная, чистый, словно ключевая вода, сибирский воздух, возможность, не считая часов и минут, сколько душе угодно, вволю дышать этим целительным воздухом — все это быстро восстановило здоровье Фрунзе, сильно подорванное семью годами тюрем.

Среди политических ссыльных того времени было немало людей, поддавшихся идейному надлому. Некоторые, утомленные борьбой, сидением в тюрьмах, начисто отказывались от продолжения революционной работы, от «политики» вообще, женились на местных крестьянках, обзаводились семьей, хозяйством. Некоторые превращались даже в «оборонцев»: перейдя на сторону правительства, проповедовали необходимость «примирения» с ним.

Но железная большевистская когорта, закаленные большевики, находившиеся в то время в сибирской ссылке, — Калинин, Свердлов, Сталин, Фрунзе, Дзержинский, Куйбышев, Орджоникидзе и другие — стойко хранили верность революционному знамени и энергично вели революционную работу, держа посто-янную связь с Лениным. Сложнейшими, почти непостижимыми путями осуществляли они из далекой Сибири, из-под Туруханска, Якутска, Верхоленска и Верхоянска, переписку со Швейцарией, где жил тогда Владимир Ильич.

Издеваясь над Фрунзе, изнуряя его тяжелыми работами и плохим питанием в сырых каменных застенках, царские тюремщики полагали, что за семь с половиной лет тюрьмы и каторги они сломили революционный дух молодого большевика. Высылая Михаила Фрунзе «навечно» в Сибирь, тюремщики считали, что Фрунзе, «подавленный» морально и физически многолетним заключением и тяжелыми каторжными работами в тюрьме, уже не вернется на путь революционера, тем более что дорога из сибирской ссылки Михаилу Фрунзе навсегда была закрыта царским законом. Они жестоко просчитались.

Фрунзе внимательно следил за боевыми действиями на фронте. Он организовал среди ссыльных кружок военного искусства, поражая товарищей верными политическими и оперативно-стратегическими прогнозами и выводами. Фрунзе писал из ссылки: «Россия из этой войны никак не может уйти не побитой. Обратите внимание на заграничные письма Ленина. Готовится большевистская конференция, места ее я еще не знаю. Получил свежие газеты из Женевы».

Сохранилась и довольно широко известна фотография, относящаяся к этому периоду жизни Михаила Фрунзе. На ней мы видим так называемый «коробок» — характерную для Сибири упряжку с двумя лошадьми. В ней сидят два седока, а на козлах, на месте кучера, — Михаил Васильевич в пиджаке и кепке.

Долгое время оставалось неясным, что это: шуточный снимок фотографа или нечто иное? И лишь совсем недавно выяснилось, что эта как бы веселая, курьезная фотокартинка отражает весьма интересный, овеянный немалым драматизмом эпизод из жизни Михаила Фрунзе в ссылке.

Однажды, поздним вечером, как раз во время очередного занятия в тайном военном кружке ссыльных, когда Фрунзе развивал перед товарищами идеи и принципы военного дела применительно к задачам революции, вдруг послышался настойчивый стук в завешенное окно.

Первая мысль была — не полиция ли? Приняв меры предосторожности, открыли дверь. В комнату вбежал взволнованный человек. Его узнали. Это был тоже ссыльнопоселенец — некий Дрямов, из поселка Баяндай, отстоявшего от Манзурки примерно на полсотни километров.

— Тут ли доктор Петров? — заговорил он возбужденно… — Ребенок, малыш, у меня заболел… Нужна срочная помощь…

Федор Николаевич Петров, ныне крупный, заслуженный деятель советской медицинской науки, был тогда тоже в ссылке и тоже участвовал в военном кружке Фрунзе.

Дрямов прискакал верхом. Для доктора нужна была повозка и кони, да и возница, понятно…

И вот Михаил Васильевич Фрунзе, уже обладавший в Манзурке большим авторитетом, раздобыл и лошадей и довольно исправный «коробок» и сам взялся быть ямщиком-возницей. Меньше чем за четыре часа он доставил доктора Петрова к опасно заболевшему ребенку, несмотря на ночь и непогоду. Мальчику была сделана операция, спасшая жизнь.

Момент его возвращения из Баяндая и запечатлен на шуточной на первый взгляд фотографии.

До смешного страшась общения между ссыльными, полиция, бдительно следившая за их поведением и образом жизни, вскоре постаралась разъединить, расселить «шестерку», сплотившуюся вокруг Фрунзе. Пусть и в пределах села Манзурки, но все же по разным домам.

«Спокойнее так-то»… — рассуждали, по-видимому, жандармские блюстители «порядка».

Но Фрунзе было не легко «разоружить», он не смирился с таким оборотом дела.

Зашел к одному, к другому товарищу, поговорили.

— А что, если нам организовать здесь, в Ман-зурке, столярную мастерскую? — подал он мысль своему ближайшему соседу и приятелю Иосифу Гамбургу.

Тот быстро оценил замысел:

— Неплохая идея!

Начали агитировать и других ссыльных. Кое-кто из них, так же как и сам Фрунзе, уже был знаком со столярным делом, поднаторел в нем по тюремным и каторжным мастерским. Кроме общения в часы работы, в обстановке «дикой» ссылочной скуки занятие столярным ремеслом сулило и некоторый доход, заработок в дополнение к предельно скудному, «скаредному» поселенческому пенсиону, в шутку именоновавшемуся «царевым алтыном».

— Сбывать поделки будем в Иркутск! — бодро, оптимистично заявлял товарищам Иосиф Гамбург, загоревшийся затеей Арсения. — Постараюсь туда скатать потихоньку, налажу сбыт да заодно и инструмента побольше и материалов необходимых раздо- буду — наждаку, клею, лаку.