Головастик из инкубатора. Когда-то я дал слово пацана: рассказать всю правду о детском доме - Олег Андреевич Сукаченко
Я пытался, конечно, сопротивляться и кричать, но что мог поделать с тремя монструозными тетками маленький второклассник?! Эти страхолюдины быстро скрутили меня, привязали за руки и за ноги к кровати, и всадили в жопу еще один, очень болезненный, укол! Через несколько дней я уже не мог сидеть нормально, потому что задница моя буквально горела от боли, а на месте уколов образовалась кровяная корка…
Самое ужасное, что кололи эти паскуды в одни те же места, в которые не то, что иголку воткнуть – до которых дотронуться было нельзя! И, тем не менее, садистки медсестры, невзирая на мои истошные вопли, каждый день делали свое черное дело, превратив мою пятую точку в одно сплошное кровавое месиво! Все это очень походило на изощренные пытки в каком-нибудь детском концлагере, да, собственно, ими и являлось!
Как я ни старался крепиться и проявлять твердость духа, но время от времени упаднические настроения и мысли буквально ломились в мою черепушку. «Ну, почему я такой несчастный? За что мне все это?! – думал я, горько размышляя над своей незадавшейся с самого начала жизнью. – Говорят, что дети расплачиваются за грехи своих родителей, но почему мы должны отвечать за то, чего не совершали?! Кто-то вообще спросил нас – хотим ли мы тащить на себе весь этот груз чужих ошибок и преступлений, и способны ли его вынести?!..
Нам и так уже не повезло с рождения, а нас еще мучают всякими интернатами и психушками! Хорошо, конечно, наши родители устроились: понасдавали детей в детдом и ебись все конем! А нам теперь барахтайся во всем этом дерьме!» – понятно, что слова у меня, обиженного восьмилетки, в голове крутились другие, но общий их смысл и тон был чернее тучи. Я понимал, что долго здесь не выдержу – надо было что-то срочно предпринимать…
Обычно в психушку, если не считать собственно психов, закрывают людей, которые рассчитывают откосить от армии или избежать уголовного наказания. Они изображают из себя свихнувшихся на какой-нибудь почве безумцев, стараясь прикинуться либо томиком Пушкина, либо тортом «Наполеон». Я же, будучи совершенно бесхитростным ребенком, пытался выдать себя за нормального. Вернее сказать, я и был самым обычным парнем, только хулиганистым. Но здесь решил вести себя образцово-показательным образом, чтобы недолго радовать своим присутствием звероподобных санитарок.
И это было абсолютно правильное решение! Потому что любое мое недовольство, даже если я был тысячу раз прав, воспринималось в психушке, как некое обострение, которое должно незамедлительно караться обезоруживающим уколом, способным наглухо вырубить не то что какого-то сопляка, но даже и взрослого человека. А вот этого, как раз, мне хотелось менее всего!
В больнице я взял за правило ни с кем не ссориться, общался со всеми подчеркнуто вежливо, более того – даже ласково, что в принципе мне не очень свойственно, а разговаривая с тамошним демоном-главврачом, ненавязчиво давал ему понять, что он совершил страшную ошибку, пойдя на поводу у детдомовских воспиталок и замуровав меня в своем мрачном заведении.
Во время обхода, на вопрос доктора: «Ну что, мои маленькие друзья, есть ли у вас какие-нибудь проблемы, пожелания?», я ему всегда говорил: «Отвезите меня в интернат, пожалуйста». Он удивленно косился на меня поверх своих треснувших очков: «Вот те раз! Не успел приехать, а уже обратно просишься! Полежи немного, отдохни. А мы посмотрим на твое поведение». В общем, мудаковатым оказался врач, так что мне пришлось, супротив моей воли, немного подзадержаться в больнице.
В принципе, ребята в психушке все были нормальные, они ничем не отличались от своих сверстников в обычной школе (может, просто научились уже к тому времени шифроваться?). Я помню только двух явно нездоровых супчиков, которые производили на меня тягостное впечатление. Один все время ходил по больнице и орал, не затыкаясь: «Милиииииция! Реанимааааация!». А другой активно поедал цветы (горшки, из которых они росли, правда, не трогал), да рисовал какие-то замысловатые картины на стенах. И все бы было ничего, если бы он не использовал для этого собственные экскременты.
Но угадать, что сей художник от слова «худо» намалевал своим говном, было невозможно, поскольку санитарки очень быстро все эти художества его же, простите, рылом и вытирали. Черт его знает, может сегодня из него вырос какой-нибудь известный абстракционист – они ведь тоже любят лепить свои инсталляции из дерьма, где ни попадя. Именно тогда я впервые понял, что означает выражение «говнистый парень»…
Воспиталок в психушке называли «наблюдалками», поскольку они всегда секли всю поляну и неотступно наблюдали за всеми. Контроль там был еще жестче, чем в интернате. Наблюдалки сопровождали тебя везде: в столовой, в процедурной, в туалете. Но даже при такой тотальной слежке я пытался как-то хитрить.
Касалось это, в первую очередь, порошков и пилюлей, которые нас постоянно заставляли пить. Санитарки цинично называли их «витаминками». Я сразу понял, что именно они делают меня вялым, заторможенным и ко всему апатичным, а потому старался при любой возможности от них избавиться. Однажды наблюдалка заметила, как я выплюнул таблетку, и подняла страшный кипиш: «Ты что же это, сволочь, добро переводишь?!». На что я ей ответил: «У меня от ваших витаминок скоро голова на хрен отвалится! Сами жрите свои таблетки, если они вам так нравятся!».
Меня и вправду там вскоре так «залечили», что я разговаривать толком не мог: ходил все время в жутко сонном состоянии, будто пыльным мешком по голове пришибленный и поворачивался к собеседнику лишь спустя минуту после того, как он меня окликал. Короче, из нормального, живого мальчишки превратился чуть ли не в дауна!
Спасло меня то, что где-то недели через две-три в интернат приехали дядя Вася с тетей Лидой и, обнаружив полное отсутствие всякого моего там присутствия, закатили грандиозный скандал. Дескать, «Ироды, куда дели ребенка, признавайтесь!». Детдомовским педагогам пришлось нехотя сознаться, что они отправили меня в психушку. Но прошла еще пара месяцев, прежде чем родственники смогли выдернуть меня из желтого дома – эта ужасная больница, как ядовитый паук, не хотела отпускать свою жертву!
Интересно, что в психушке учебная программа была сильно облегчена, и я за все свои школьные годы никогда не учился так блестяще, как там. Только представьте: по всем
