Женщина с пятью паспортами. Повесть об удивительной судьбе - Татьяна Илларионовна Меттерних
Марш частей постепенно прекратился; следующий день прошёл в напряжённой тишине. В вечерних новостях сообщили, что англичане заключили с Польшей военный пакт. Мировая война казалась неизбежной. После этого гибельного приговора нам не оставалось ничего другого, как подбодрить Ольгу.
Суббота, 26 августа, была днем ужасного ожидания. Не слышно было выстрелов, хотя мы находились так близко от границы. Каждую минуту мы ждали приказа о всеобщей мобилизации.
Между тем во Фридланде и в окрестностях появились трудно поддающиеся определению лица. Они прибыли на конфискованном транспорте; группа офицеров тут же принялась за дело – составлять из них своего рода гражданскую милицию. Некоторых разместили во дворце, и так как они не поставили собственной телефонной связи, то надеялись на то, что мы будем передавать их сообщения. Они никогда не здоровались, что возмущало Ольгу, которая уже пожаловалась в Берлин, что «сверху и снизу живут люди, которых не знаешь».
К вечеру доложили о себе трое офицеров: они пришли «из-за дам», что снова напомнило нам о бале у Альды. Один из двух товарищей, которых привёл с собой наш венский друг, носил испанский орден, которым он был награждён в гражданскую войну. Он боролся на стороне националистов в составе легиона «Кондор». К нашему удивлению, все трое, казалось, не ощущали всеобщего напряжения. Может быть, они получили свои приказы в последнюю очередь?
Было немыслимо оставить Ольгу одну при этих обстоятельствах. Весьма удрученные, господа ушли и пообещали после войны дать бал в нашу честь.
Последующие сообщения были совершенно безобидны, ходили разговоры, что всё ещё до сих пор висит в воздухе. Эти слухи дали нам новую надежду, что если до сих пор ничего не произошло, то не произойдет и вовсе.
Лори уловила в коридоре чудесный запах лаванды и установила, что запах исходит от двери с табличкой «Гесслер». Она не без основания предположила, что этот благородный аромат не мог принадлежать кому-нибудь из «милиционеров». Вскоре Ольга случайно встретилась в зале с маленьким человеком в очках, который бесцельно бродил по дворцу. Выяснилось, что это был граф Гесслер, пианист, имя которого мы знали по многочисленным афишам, расклеиваемым на тумбах для объявлений. Накануне он получил свои документы о мобилизации и, ошеломлённый, описал нам с юмором свою первую встречу с армией. Ольга и Элла слушали его с искренним пониманием. Унтер-офицеры страшно на него накричали, хотя и они, вероятно, заметили, что даже самая изощрённая казарменная муштра не сделала бы из этого «презренного интеллигента» солдата. В любую свободную минуту Гесслер прекрасно играл на расстроенном фортепиано Эллы, которое – сказать по правде – звучало, как жестяной горшок. Вскоре он узнал, что на следующее утро, в четыре часа, он должен покинуть дворец вместе с разношёрстной группой солдат, которая в последние дни расположилась у нас на главной лестнице. Обмундирование некоторых из его товарищей состояло из совершенно неподходящих друг другу частей мундира, для Гесслера же вообще не могли найти ничего подходящего. Он ужаснулся от вида белья из парусиновой ткани и утверждал, что полотенца, которыми государство снабдило армию, не годятся даже быть названными портянками и что если он будет ими долго пользоваться, то потеряет способность сыграть хотя бы ноту. Он находился в очень нервном состоянии, может быть, ещё и потому, что понял, что все его прежние ценности рушатся. И, мало того, он ещё влюбился в Эллу!
На рассвете он попрощался с нами, наряженный, как пугало, в огромных роговых очках, с кепкой тюремщика на голове. Казалось, что он шёл навстречу будущему, которое вполне соответствовало бы надписи на вратах дантевского «Ада»: «Входящие, оставьте упованья».
Ольга и я вышли на лужайку, блестящую от росы. Солнце поднялось для нового великолепного дня, розы сверкали в полном цветении, но мы чувствовали себя совершенно подавленными. Когда мы затем снова нырнули в постели, я услышала царапанье по стеклу, и лицо Гесслера, похожего на гнома, показалось сквозь решётку. «Мы едем в Тост», – прошептал он со значением и исчез. Казалось, что это последнее послание человека, которого с беспощадной жестокостью бросают навстречу судьбе ещё более ужасной, чем смерть, и никто ему не может помочь! Я написала на моём зеркале губной помадой – ничего другого не оказалось под рукой – место его назначения и смертельно усталая снова легла в постель. Вероятно, он хотел, чтобы Элла знала, куда он направлялся.
Наутро все магазины были опустошены. Запасы были или спрятаны владельцами, или раскуплены покупателями, накинувшимися на всё, что имелось, вследствие сообщений о грозящем распределении продуктов по карточкам.
Одна соседка навестила нас и перечислила, какие запасы угля, мыла и т. д. она уже сделала. Ольга до сих пор этим не занялась. Чтобы наверстать упущенное, срочно был забит поросёнок, который впоследствии подавался к обеду, приготовленный различными способами. Мисси и я не терпели свинины, но теперь с этим никто не мог больше считаться.
Большинство лошадей в окрестности были конфискованы, и было строго предписано затемнение. После короткого замешательства люди покорились и быстро повиновались.
Лори и я повезли художника Дунгерта, проведшего лето в домике на природе, а также его жену, его кошку и многочисленный багаж на вокзал Оппельна. Стало значительно меньше поездов, но он хотел непременно немедленно возвратиться в Берлин. Неподалеку от Тиловица мы проезжали мимо аэродрома, который был бутафорией. В поле стояли деревянные самолеты, построенные так, что казалось, они вот-вот готовы были взлететь. Конечно, сверху это выглядело убедительно. Настоящий аэродром находился где-нибудь поблизости.
«Быстрее! Пожалуйста, возьмите его! Что будет с ним на войне?» Толстый чёрный как смоль шотландский терьер приземлился на моих коленях. Мы сидели в нашем открытом автомобиле у края дороги, чтобы пропустить вереницу грузовиков и авиационных средств транспорта. Высокий молодой офицер люфтваффе поспешно нацарапал нам свой адрес на клочке бумаги и тут же умчался в своей машине. Ещё можно было разглядеть светлые волосы его водителя, как перья, высовывавшиеся из-под шлема, и вот они уже опять вклинились в колонну, и мы потеряли их из виду. Всё это произошло так быстро, что у нас не было времени вообразить во всех красках реакцию Ольги на это дополнительное усложнение домашнего хозяйства.
Мисси, Лори и я только что прибыли из Лангендорфа на польской границе. Лейтенант Бюккен возвратился, чтобы
