Перед изгнанием. 1887-1919 - Феликс Феликсович Юсупов
Мы сопровождали их в Симферополь, когда дядя должен был явиться к своему посту. Все именитые горожане собрались на вокзал встречать нового губернатора. Дядя, очень солидный, в полной форме, переходя из вагона в вагон, чтобы сойти с поезда, поскользнулся и оказался верхом на буфере. В этом не очень протокольном положении он и встретился со своими подчиненными.
Из Симферополя мы ехали дальше в большом ландо, вмещавшем всю семью. Другие экипажи ехали следом со слугами, фургоны с багажом заключали процессию. Наш кортеж по численности был далек от того, который сопровождал при переездах некоторые русские семьи. Граф Александр Шереметев возил не только слуг с семьями, но также своих музыкантов и даже нескольких коров со своих ферм, чтобы быть уверенным в свежем молоке по дороге.
Мы с Николаем очень любили эти экспедиции. Все нас развлекало: смена лошадей, которых надо было в дороге заменять дважды, выбор места, где остановиться для завтрака, и еда под тентом. Сверх того, мы были счастливы находиться с родителями, что случалось редко.
Было время, когда, приехав в Кореиз, мы непременно получали какой-нибудь сюрприз, созданный фантазией тогдашнего управляющего. Однажды он решил написать черными чернилами на всех вещах в доме цену, в которую он их оценивал; многое было непоправимо испорчено. В другой раз мы нашли сам дом целиком выкрашенным красным с белыми полосками, изображавшими стыки воображаемых кирпичей; статуи, столь дорогие отцу, не были пощажены: их выкрасили в телесный цвет, несомненно, чтобы придать им живой вид. Это было последнее, в чем управляющему удалось поупражнять свое воображение, не считаясь с ущербом, нанесенным нашему имуществу: отец, его уволил немедленно. Но потребовался целый год, чтобы отчистить дом и статуи.
У нас в Кореизе был простачок, большой силач татарского происхождения по имени Миссюд. Он был громадного роста и страдал от довольно сильно увеличенного зоба. Этот безобидный зобастый гигант обожал хозяина, за которым следовал всюду, как тень. Утомленный довольно стеснительной преданностью, но не желая его огорчать, отец, наконец, нашел ему синекуру: одетый хранителем сераля, в черном кафтане, шитом золотом, и тюрбане, с рогом и ружьем, Миссюд был поставлен на посту у фонтана перед домом. Всякий раз, как являлся посетитель, он должен был трубить в рог, стрелять и кричать «Ура». Но ему случалось ошибаться и сопровождать этим ритуалом не приезд, а отъезд наших друзей. Некоторые воспринимали это очень плохо.
Мы были в Петербурге, когда отец получил телеграмму из Крыма, составленную так: «Миссюд объявляет его Высочеству, что он умер». Наш бравый Миссюд, серьезно заболев, сам составил эту телеграмму, попросив отправить ее сразу после смерти.
Кореиз был для наших друзей настоящей землей обетованной. Туда можно было приезжать со всей семьей и слугами и жить сколько захочется. А жизнь была очаровательна в этом краю, полном фруктов и цветов, с приветливым и услужливым населением.
Мы с братом всегда с нетерпением ждали приезда своих кузенов и кузин. С ними мы ходили купаться, беря с собой корзины фруктов, которые съедали на пляже после купания. Мы устраивали долгие конные прогулки на неутомимых маленьких татарских лошадях. В Ялте мы не упускали случая остановиться у «Флорина», французской кондитерской, где пирожные были поистине изумительны.
Со следующего дня после нашего приезда в Кореиз начиналось шествие соседей. Фельдмаршал Милютин, которому было более восьмидесяти лет, проходил пешком восемь километров, отделявших его владение от нашего. Баронесса Пилар была подругой бабушки, или, точнее, ее рабой. Маленькая, полная, с лицом, покрытым бородавками, с длинными волосами, она умела казаться любезной и забавной, несмотря на свое невероятное безобразие. Она подчинялась всем причудам бабушки, которая доверяла ей своих шелковичных червей или брала ее на охоту за улитками.
Львиный вид князя Голицына, колосса с взъерошенной гривой, делал справедливым его имя «Лев». Несмотря на свое общеизвестное благородство, он был всеобщей грозой. Пребывая в состоянии полуопьянения, он изыскивал любую возможность учинить скандал и, не довольствуясь тем, что пил сам, стремился напоить все свое окружение вином из собственных давилен. Он всегда приезжал с ящиком вина и шампанского. Едва коляска въезжала во двор, как слышался его зычный голос: «Приглашенные прибывают!» Вылезши, он начинал жонглировать бутылями, запевая застольную песню: «Пей до дна, пей до дна».
Я прибегал, рассчитывая первым попробовать великолепные вина, которые он привозил. Даже не поздоровавшись ни с кем, он звал слуг, чтобы разгрузить и открыть ящики. Наконец, он собирал весь дом, хозяев и слуг и заставлял каждого пить допьяна. Однажды он так преследовал бабушку, которой было больше семидесяти лет, что она выплеснула ему в лицо содержимое стакана. Он ее схватил и понес в диком танце, так что бедная женщина потом много дней пролежала в постели.
Мать очень боялась визитов князя Голицына. Однажды она провела сутки, запершись в своих комнатах из-за его яростных неистовств, которые никто не мог усмирить. Напоив окружающих, он валился на софу и спал всю ночь. С большим трудом избавлялись от него на следующий день.
Граф Сергей Орлов-Давыдов жил один в своем имении в Селаме. Он был слаб умом и уродлив физически: растрепанный, с разверстыми ноздрями и нижней губой, падающей на подбородок. Всегда одетый с крайней изысканностью, он носил монокль, белые гетры и душился шипром – что не мешало ему пахнуть козлом. Впрочем, он был славным малым и даже довольно симпатичным. Самым большим развлечением для него было играть со спичками. Около него клали большой запас спичек, и он часами их зажигал и гасил; потом незаметно уходил. Лучшим днем его жизни был, несомненно, тот, когда я ему привез из Парижа коробку спичек метровой высоты, которую отыскал на бульварах.
Его безобразие и слабоумие не мешали ему интересоваться женщинами. Он устроил скандал на праздничной церковной службе в Зимнем дворце в присутствии царской семьи. Все дамы были, как полагалось, в придворных туалетах. Граф Орлов приладил свой монокль и пустился изучать их декольте, испуская такое курлыканье, что пришлось вывести его из церкви. Некоторые даже приписывали ему несколько любовных приключений. Он был, действительно, очень чувствителен и трогательно верен. Так, он никогда не забывал дня рождения матери: была она в Кореизе
