Земля обетованная. Пронзительная история об эмиграции еврейской девушки из России в Америку в начале XX века - Мэри Антин
Кажется, я рассказывала о том, как я оставалась дома зимой, в то время как моя сестра помогала или мешала маме работать в лавке. Иногда дни тянулись слишком долго, так что я сидела у окна и думала о том, что должно произойти дальше. Не было ни кукол, ни книг, ни игр, а порой и друзей. Бабушка учила меня вязать, но я так и не добралась до пятки своего чулка, потому что, если я обнаруживала спущенную петлю, то распускала всю свою работу до тех пор, пока не удавалось её поднять; а бабушка, вместо того чтобы поощрять мою любовь к совершенству, теряла терпение и забирала у меня вязальные спицы. Я и сейчас считаю, что она была не права, но я простила её, так как носила с тех пор много пар чулок со спущенными петлями и была за них благодарна. Говоря о таких повседневных вещах, я вспоминаю своих друзей, в узорах душ многих из них тоже встречаются упущенные петли. Я люблю этих друзей так сильно, что думаю, что наконец-то начинаю избавляться от своей нетерпимости, ибо помню то время, когда я не могла любить что-то меньшее, чем совершенство. Я и мои несовершенные друзья вместе стремимся избавиться от своих недостатков, и я счастлива.
Из моего окна не на что было смотреть, но приключения взывали ко мне с пустой улицы. Иногда приключение было реальным, и я выходила на улицу, чтобы принять в нём участие, вместо того чтобы мечтать, сидя на стуле. Помню однажды ранней весной все улицы от обочины до обочины были завалены большими, грязными, неровными грудами зимнего льда, только что разбитого дворниками. Он должен был так лежать, пока не придёт время везти его на телеге к Двине, которая в этом сезоне делала всё возможное, чтобы переносить тонну за тонной лёд, снег и всякий городской мусор, накопившийся за долгие месяцы зимней изоляции. У Полоцка не было подземной коммуникации с морем, кроме той, что вода естественным образом прокладывает сама себе. Бедная старая Двина была трудолюбивой, она служила источником питьевой воды и канализацией, мостом зимой и главной дорогой летом, игровой площадкой в любое время года. Так что поделом нам, если приходилось неделями ждать оттепели, чтобы очистить улицы, мы заслужили все растяжения и синяки, которые мы получали, карабкаясь по разбитому льду на улицах, когда отправлялись по своим делам.
Лия Коротышка – маленькая, аккуратная, с прямой спиной – стояла в раздумьях напротив моего окна, держа под мышкой свёрток, а в другой руке корзину. Её бедное старое лицо, обрамленное ситцевым платком, сморщилось от беспокойства. Сваленная на улице ледяная куча была для неё непреодолимым препятствием. У такой крошечной женщины, как она, к тому же нагруженной, действительно был повод для сомнений. Возможно, у нее в корзине яйца, подумала я, глядя на неё через улицу, и вспомнила о своем давнем желании измерить свой рост, встав плечом к плечу с Лией, которая по общему признанию, была коротышкой. Я сама был маленькой, о чём мне постоянно напоминали разные прозвища, с любовью или из мести придуманные моими друзьями и врагами. Меня звали Мышка, Крошка и Маковое зёрнышко. Доживу ли я до того, что в преклонном возрасте меня будут называть Машке Коротышкой? Я мечтала сравнить свой рост с ростом Лии, и вот он, мой шанс!
Я выбежала на улицу, бабушка отругала меня за то, что я не накинула шаль, и я что-то крикнула ей в ответ, чтобы убедиться, что она на меня смотрит. Легко, как козочка, я перемахнула через ледяные глыбы и предложила свою помощь Лии Коротышке. С завидным мастерством и заботой я направляла её робкие шаги через улицу, одновременно подмигивая бабушке у окна и указывая на своё плечо рядом с плечом Лии. Оказавшись на безопасном тротуаре, крошечная женщина поблагодарила меня, благословила и похвалила, назвав заботливым ребёнком, и я смотрела ей в след без тени стыда за моё лицемерие. Она убедила меня, что я хорошая маленькая девочка, а я убедила себя, что я не такая уж и коротышка. Мой подбородок почти доставал до плеча Лии, и у меня впереди были много лет, чтобы стать ещё выше. Бабушка у окна была свидетелем, и я была безмерно счастлива. Если бы я простудилась от того, что вышла на улицу с непокрытой головой, тем лучше, мама дала бы мне леденец от кашля.
В долгие зимние вечера было много спокойных занятий. Мне нравилось сидеть с женщинами за длинным пустым столом и перебирать перья* для новых перин. Было приятно запускать руку в воздушный ворох перьев и приводить его в движение. Я делала вид, что могу выбирать перья конкретных кур, моих бывших питомцев. Я размышляла о том, что они кормили меня яйцами и бульоном, а теперь сделают мою постель такой мягкой, в то время как я ничего не делала для них, кроме того, что бросала им время от времени горстку овса, или гонялась за ними, или грабила их гнезда. Мне не было стыдно за свою роль, я знала, что если бы я была курицей, то жила бы так же, как курица. Мне просто нравилось думать о том о сём, когда я бездельничала.
Итке, горничная, всегда была той, кто прерывал мои размышления. Приступ чихания у неё случался именно в тот момент, когда куча на столе была самой высокой, отчего облака перьев разлетались по воздуху, словно домашняя снежная буря. А мы после этого весь вечер выбирали перья друг у друга из волос.
Иногда мы играли в карты или шашки, жуя подмороженные яблоки между ходами. Иногда женщины шили, а мы, дети, мотали пряжу или гребенную шерсть для бабушкиного вязания. Если кто-то рассказывал историю, пока остальные работали, то вечер проходил с приятным для всех ощущением полупраздности.
В Субботу вечером, проводив Шаббат, мы любили слушать истории о привидениях. После двух-трех жутких легенд мы
