Алимжан Тохтахунов - Мой Шелковый путь

— Видите ли, дело в том, что они не хотят видеть вас в Монте-Карло, — объяснил переводчик.

— Что это значит?

— Вам следует немедленно покинуть пределы Монте-Карло.

— Не понимаю.

— Вам надо уехать, — повторил переводчик.

— Почему?

— Они не обязаны вам объяснять, — переводчик сухо улыбнулся. — Здесь княжество. Здесь действуют свои законы.

— И что же? Разве тут нет демократии? Разве кому-то разрешено, а кому-то запрещено ходить по вашей земле? Что за отношение к гостям! В любом цивилизованном государстве люди равны! На каком основании вы заперли меня в полицейском участке как преступника? На каком основании вы позорите меня перед людьми, заковывая в наручники? Вы нарушаете мои права! Вы оскорбляете человеческое достоинство!

Переводчик внимательно выслушал мой гневный выпад и перевел мои слова следователю. Тот безучастно смотрел меня, и во взгляде его читалась скука.

— Уезжайте, — ответил он наконец. — Мы не желаем, чтобы вы находились в нашем княжестве. Ясно?

— Нет, не ясно. Вы обязаны объяснить.

— Мы ничего не обязаны, господин Тохтахунов.

Ему явно надоел бессмысленный разговор.

— Что значит «вы не обязаны»? Я приехал в Монте-Карло, снял номер в отеле, никто не запрещал мне этого, никто не остановил меня на границе. Почему вдруг я должен уезжать? Разве я совершил здесь что-то противозаконное? Почему вы меня выгоняете? Я не понимаю! Не понимаю!

— Тем не менее вам надо покинуть Монте-Карло. Если еще раз приедете, то знайте, что первый срок у нас — три месяца, второй — два года. Это вам понятно?

— Это мне понятно. Мне понятно также, что я для вас — пустое место, как и любой иностранец. Мы приезжаем сюда, не подозревая даже, насколько мы здесь бесправны…

— Счастливого пути, господин Тохтахунов! — И следователь указал мне на дверь. — Ваши вещи ждут вас в отеле.

На мгновение у меня закружилась голова от захлестнувшей меня бессильной ярости. Хотелось кричать и возмущаться, но это не имело смысла. Меня выдворяли из страны — с этого крохотного пятачка земли, известного на весь мир, — выгоняли по указке правителей, которые мнили себя монархами и потому позволяли себе хамство и неуважение ко всем остальным. Впервые Европа предстала передо мной в таком облике. Все мое существо протестовало против подобного обращения, я отказывался верить, что такое вообще возможно. Однако факт оставался фактом. Европа улыбалась гостям, держа за спиной кукиш.

Я вспомнил мои аресты в Советском Союзе. Мне казалось, что мои права там были бессовестно попраны. Сперва меня судили на нарушение паспортного режима, потому что мы обязаны были проживать только по месту прописки. Глупость? Бесчеловечность? Насилие над личностью? Да, раньше я думал именно так. Второй раз меня бросили в тюрьму «за тунеядство», за нежелание числиться на какой бы то ни было службе. Ну не хотел я работать ни инженером, ни строителем, ни поваром… Разве человек не имеет права быть бездельником? В свободной стране люди должны иметь право и на безделье. Но меня и многих других судили за безделье. Мы не совершали никаких преступлений, а нас лишали свободы. И я был уверен, что это неправильно. Однако таков был закон. Мне равнодушно тыкали в лицо Уголовный кодекс и показывали соответствующую статью.

Но здесь, в великосветском Монте-Карло, где каждый уголок, каждое здание, каждый автомобиль кричат о свободе европейской цивилизации, меня выгнали, даже не сочтя нужным объяснять что-либо. «Мы не хотим видеть вас в нашей стране». И ни слова больше! Никаких объяснений! И это называется на Западе словом «демократия»? Если они позволяют себе без объяснений защелкивать на запястьях людей наручники, то о каких правах человека может идти речь? Спорить о справедливости там не имеет смысла, потому что спорить можно лишь в тех случаях, когда обе стороны готовы слушать. Но Запад, оказывается, не желает слушать. Он любит решать за всех сам. Решать все. Решать бесповоротно. Пинком под зад, кулаком в ухо, дубинкой по голове — вот их ответ на любой непонравившийся им вопрос о вашем попранном достоинстве, о ваших нарушенных правах. «Вы, сударь, еще вопросы осмеливаетесь задавать? Не желаете уезжать по-хорошему? Тогда будете сидеть за решеткой».

О, что такое суровость советских законов по сравнению с законами Европы? В Советском Союзе за мной охотились, потому что я был картежник. Государству редко удавалось наказать кого-либо за азартные игры, поэтому меня пытались подловить хотя бы на чем-нибудь. Я понимал это и в каком-то смысле принимал правила этой острой игры. Европа же просто не желала пускать меня на свою территорию, гнала прочь, не давая себе труда хотя бы объясниться. Она просто не считала нужным снизойти до разговора. Равноправие всех обернулось на деле абсолютным бесправием…

Я вернулся в отель и попросил у портье ключ от номера.

— Извините, месье, — вежливо отказал он мне и пояснил, что в номер меня не пустят.

— А мои вещи? Мой смокинг? Моя сумка?

Портье позвал кого-то из служащих и пригласил меня следовать за ним. Оказывается, мои вещи уже сложены и вынесены, приготовлены к моему отъезду. Служащих отеля успели предупредить, что уезжаю немедленно.

— Вот, значит, какие дела, — усмехнулся я. — Благодарю за вашу любезность, господа…

Не скажу, что меня огорчала перспектива вечного отлучения от Монте-Карло. Мир огромен, всюду есть красивые места. Однако никто не любит, когда его выгоняют коленом под зад. Ладно был бы я бродягой или нищим побирушкой. Но нет, они готовы вышвырнуть любого, пусть у него хоть чемоданы с золотом при себе. Их ничто не интересует. Они без сожаления унизят каждого, если будет такой приказ…

Шагая туда-сюда перед стойкой портье, я размышлял, куда мне поехать.

Заказал у него билеты до Канн.

В те дни там проводился кинофестиваль, на который мне очень хотелось попасть, ведь столько знаменитостей стекаются ежегодно на французский Лазурный Берег, чтобы пройтись неторопливо по прославленной красной дорожке и попозировать там перед ненасытными объективами фотокамер. Кинофестиваль в Каннах считается самым престижным в мире. Открытие первого фестиваля в Каннах планировалось на сентябрь 1939 года, однако началась Вторая мировая война, и праздник кино пришлось отложить на десять лет. С тех пор там ежегодно показывают себя перед возбужденной толпой кинозвезды мировой величины, сияют улыбки самых красивых женщин, церемонно раскланиваются самые успешные продюсеры.

Я ожидал очень многого, но фестиваль разочаровал меня. Во-первых, устроиться в гостинице оказалось задачей почти невозможной. Все занято, переполнено, номеров свободных нет. Во-вторых, мое представление о кинофестивале оказалось глубоко ошибочным. Мне думалось, что фестиваль в Каннах — огромный праздник, где все открыто встречаются, общаются, радуются успехам друзей, принимают у себя гостей, обсуждают творчество и т. д. На самом деле это было похоже на ярмарку.