Спасенный Богом: Воспоминания, письма - Василий Кривошеин
На третий день, 18 сентября, подъезжаем с утра к станции Брасово. Выясняется, что до вечера поезд не тронется. Тогда я решаюсь пойти в ближайшую деревню, может быть, мне удастся раздобыть немного хлеба. Вхожу в ближайший дом и спрашиваю у хозяйки, нельзя ли купить хлеба. Она дает мне большой ломоть и говорит: "Да ведь вам уже раздали всем хлеба". Она принимает меня за солдата, ими полна деревня, все они расквартированы по домам. "Нет, мне не раздавали, — стараюсь, объяснит ей, — я железнодорожник, в командировке". "А вот и мой постоялец возвращается, она имеет в виду расквартированного у нее красноармейца, — он такой говорун!" — добавляет она. Поспешно решаю уходить, но на пороге сталкиваюсь с ним. "А, товарищ, какой роты?" — спрашивает он меня. "Нет, я железнодорожник, тороплюсь, наш эшелон уходит", — бурчу в ответ. Скорее на станцию. Здесь у меня происходит странное знакомство. Довольно не определенная личность, вероятно, какой-то служащий, одет в шинель. Разговорчивый. Выясняется, что он из-под Дмитриева, там, где сейчас поблизости проходит фронт. Он возвращается к себе, торопится, не знает, как удастся попасть домой, готов хоть пешком идти. Словом намеренья его совпадают с моими. Думаю даже сговориться идти вместе с ним, он знает местность, но воздерживаюсь.
Под вечер выходим с ним прогуляться вдоль железнодорожного полотна, широкая проселочная дорога идет рядом. Проходим саженей сто до шлагбаума, где эта дорога пересекает железную. Вижу, что с запада навстречу нам едет обоз. Мы остановились. Шедший рядом с передней подводой военный, увидев меня, восклицает" "Вот это встреча! А ты как здесь? Тебя ведь арестовали?" Узнаю и я его, это тот красный "унтер", вместе с которым мы ехали в вагоне из Льгова в Коренево. Видно до него дошли слухи о моем аресте. Достаю бумагу, документы, рассказываю, что мой арест был безосновательным, что Особый отдел все рассмотрел и, меня выпустили. Читает мою справку об освобождении, но не понимает: "Так зачем ты туда опять идешь? Там же отступают!". С запада доносятся раскаты канонады. "Никуда я не иду, а просто прохаживаюсь перед станцией. Вот мой спутник тоже со мной. Ждем поезда". Это была полу правда, но она его убедила. "Унтер" продолжает свой путь рядом с обозом.
" Что он к Вам придирался?" — с удивлением спрашивает меня мой новый знакомый.
"Пустяки, он дурак и лезет не в свое дело, — отвечаю я, — Я ему показал документы, он и отстал. Все стали подозрительными". "Да, — отвечает он, нужно держаться осторожно. Как бы не попасть в историю".
На станции идет спор между красными и несколькими железнодорожниками. Красноармейцы кричат и требуют немедленной отправки поезда. Приказывают и угрожают оружием, а те говорят, что нет паровоза. "Вы, предатели, саботажники! Вы, железнодорожники, нам помогать обязаны, — кричит солдат. Вы, что не понимаете, за что мы боремся? За ваше будущее!" "Да не можем мы дать сейчас паровоза. Его пока нет, — отвечает железнодорожник. И помолчав, добавляет: "А за что идет война, мы понимаем". Наконец, поздно вечером наш эшелон трогается. Забираюсь в теплушку и засыпаю.
Глава 7
Самый долгий день — 19 сентября 1919 года
Господи, я верую,
Но введи в Твой Рай
Дождевыми стрелами
Мой пронзенный край!
С.А. Есенин
На рассвете наш эшелон подошел к последнему разъезду между станциями Комарчи и Дерюгино и стал разгружаться. Красноармейцы повылазили из своих теплушек. Быстро были разгружены разные повозки, выкачены орудия, и вскоре весь отряд покинул полустанок и направился в восточном направлении в соседнюю деревню.
На станции, вокруг обсуждают: "Как быстро и без криков выгрузились эти латыши. И уже дальше пошли. Не то, что наши!" Выясняется, что никаких поездов далее на юг не предвидится. Значит нужно идти пешком до Дмитриева, ждать бессмысленно и опасно. Спускаюсь на рельсы и шагаю по шпалам. До ближайшей станции Дерюгино, десять верст, а оттуда еще пятнадцать до Дмитриева. Вокруг меня не души. С обеих сторон дороги желто-золотистый осенний лес. Ночью был сильный мороз, вся трава белая, в инее, побелели и листья на деревьях, но под лучами восходящего солнца иней таит. После стольких дней дождя и ветра опять чудная солнечная погода. Тем лучше. Наконец дохожу до Дерюгино. На станции и на площади перед ней полно красноармейцев, около ста человек. Одни сидят, другие ходят, видно ждут отправки куда-нибудь. Пока я шел по шпалам, меня обогнало два товарных поезда, теперь я вижу, как их на станции грузят снарядами и готовят к отправке. Двое подростков, явно из местных, вскакивают на буфера тендера, между вагонами. Я быстро следую за ними.
Мы едем на Дмитриево. От быстрой езды вагоны со снарядами так трясет, что у солдат возникает паника, как бы снаряды не взорвались. Кричит машинисту, тот уменьшает скорость. С буферов на ходу, прежде чем доехать до станции, соскакивают оба подростка, вслед за ними и я. Думаю, что лучше не попадаться на глаза контролю на станции. Он наверняка там еще остался, с моего последнего посещения. Но странно, на меня никто не обращает внимание. На станции мало народа, на путях не видно составов. Исчез и агитационный пункт на вокзале. Впечатление, полной эвакуации.
Направляюсь сразу в дом М., по дороге опять пустота. У меня план: остановиться у него, пока не придут белые, во всяком случае, выяснить обстановку. Встречают меня не особенно радостно. Они в большом страхе. "Ужас что твориться, — говорят мне М. и его мать, — фронт рядом. Вчера белые наступали в восьми верстах южнее Дмитриева около хутора Михайловского. Правда, они потом отошли, но можно ожидать возобновления боев. В городе красная солдатня и днем и ночью врываются в дома. У нас уже несколько раз были. Производят обыски, грабят, арестовывают. Вам здесь лучше не оставаться. Придут, схватят, да и нас тоже".
Выясняется, что М. вместе с К.(разочаровавшимся коммунистом) видели, как меня везли арестованного. Я показываю ему свои документы и пытаюсь объяснить, что боятся ему нечего, у меня все в порядке. "Все равно, — говорит М.,- здесь Вам оставаться невозможно. Идите лучше всего в Селино, куда Вы командированы. Там Вы сможете остановиться у П., он Вам поможет". Одним словом, меня выставили из
