Милован Джилас - Беседы со Сталиным

Он обладал исключительной энергией и, как все практичные люди, огромной способностью приспосабливаться. Я не думаю, что он чересчур беспокоился бы по поводу выбора методов до тех пор, пока они приносили ему практические результаты. Но, как все известные демагоги, которые часто сами верят в то, что говорят, он счел бы нетрудным отказаться от непрактичных методов и с готовностью оправдывать эту перемену призывами к здравомыслию и стремлением к высшим идеалам. Он любил повторять поговорку: «В драке не переставай подбирать палки». Ему ничего не стоит оправдать применение палки даже тогда, когда нет драки.

Все, что я рассказал здесь, совсем не то, что следует рассказывать о Хрущеве сегодня. Тем не менее я передал мои впечатления от другого времени и попутно также мои дополнительные сегодняшние размышления.

В то время я не мог обнаружить никакого неодобрения Сталина или Молотова со стороны Хрущева. Когда бы ни заходил разговор о Сталине, он говорил о нем с уважением и подчеркивал тесные отношения с ним. Он припомнил, как накануне нападения немцев Сталин позвонил ему из Москвы и предупредил, чтобы он был настороже, потому что располагал информацией о том, что немцы могли начать свои операции на следующий день – 22 июня. Я привожу это как факт, а не для того, чтобы опровергнуть обвинения Хрущева в адрес Сталина, касающиеся неожиданности нападения Германии. Эта неожиданность стала следствием ошибки Сталина в политическом суждении.

Тем не менее в Киеве чувствовалась определенная свежесть – благодаря безграничной энергии и практичности Хрущева, энтузиазму Мануильского, красоте самого города, который своими широкими горизонтами, холмами, спускавшимися к мутной реке, напоминал Белград. Хотя Хрущев оставил впечатление силы, уверенности в себе и реализма, а Киев – осознанной и утонченной красоты, Украина утвердилась в моем сознании ассоциированной с потерей индивидуальности, с усталостью и безнадежностью.

Чем глубже я погружался в советскую действительность, тем больше множились мои сомнения. Примирение этой действительности с моей – человеческой – совестью становилось все более и более безнадежным делом.

Глава 3

Разочарования

1

Моя третья встреча со Сталиным состоялась в начале 1948 года. Это была самая значительная встреча, потому что проходила она накануне раскола между советским и югославским руководством. Ей предшествовали важные события и перемены в югославо-советских отношениях.

Отношения между Советским Союзом и Западом уже приняли очертания «холодной войны» между двумя блоками. Ключевыми событиями, которые привели к этому, по моему мнению, были отклонение Советским Союзом плана Маршалла, гражданская война в Греции и создание некоторыми коммунистическими партиями информационных бюро, Коминформов. Югославия и Советский Союз были двумя единственными восточноевропейскими странами, которые решительно выступили против плана Маршалла: первая – в большой степени исходя из революционного догматизма, а вторая – из опасений того, что американская экономическая помощь могла пошатнуть империю, совсем недавно созданную военным путем.

Как делегат Югославии на съезде Коммунистической партии Франции в Страсбурге, я оказался в Париже как раз в то время, когда Молотов вел с западными государствами переговоры, касающиеся плана Маршалла. Молотов принял меня в советском посольстве, и мы договорились бойкотировать план Маршалла, а также пришли к согласию в критике французской партии с ее так называемой «национальной линией». Молотов проявил особый интерес к моим впечатлениям от съезда и обратил внимание на периодическое издание «Нувель демократа», редактором которого был Жак Дюкло и которое претендовало на выражение общих взглядов коммунистических партий: «Это не то, что необходимо и что следует делать».

Касаясь плана Маршалла, Молотов поинтересовался, не стоит ли созвать конференцию, в которой приняли бы участие и восточные страны, но только по пропагандистским причинам, с целью воспользоваться рекламой, а потом в удобный момент покинуть конференцию. Я не был в восторге от такого варианта, хотя не стал бы возражать, если бы на нем настаивали русские; такова была позиция, принятая правительством моей страны. Однако Молотов получил из политбюро в Москве послание о том, чтобы он не соглашался даже на это.

Сразу же по возвращении в Белград я узнал, что в Москве должна состояться конференция восточноевропейских стран с целью выработки позиции в отношении плана Маршалла. Я был назначен представлять Югославию. Действительной целью конференции было оказание коллективного давления на Чехословакию, правительство которой не возражало против участия в плане Маршалла. Советский самолет уже ждал на взлетной полосе в Белграде, но на следующий день я не улетел, так как из Москвы пришла телеграмма, в которой говорилось, что необходимость в конференции отпала – чехословацкое правительство отказалось от своей первоначальной позиции.

Такое же следование за Советским Союзом, хотя и по другим, чем у Советского Союза, причинам, проявилось и при создании Коминформа. Идея о том, что необходимо создать какой-то орган, который мог бы содействовать координации и обмену взглядами между коммунистическими партиями, обсуждалась еще в 1946 году; Сталин, Тито и Димитров говорили об этом весной того же года. Однако реализация идеи была отложена по многим причинам, главным образом, конечно, из-за того, что все зависело от суждения советских руководителей о том, когда для этого созреет время. Оно созрело осенью 1947 года, по всей вероятности, в связи с отклонением Советским Союзом плана Маршалла и укреплением советского доминирования над Восточной Европой.

На учредительной встрече – в Западной Польше, то есть на бывшей германской территории, – единственными делегациями, которые выступили в поддержку Коминформа, были югославская и советская. Гомулка был против, осторожно, но безоговорочно придерживаясь «польского пути к социализму».

В связи с этим могу привести любопытную подробность о том, что именно Сталин придумал название органа Коминформа «За прочный мир – за народную демократию», держа в голове идею о том, что западной прессе придется повторять этот лозунг каждый раз, когда будет необходимо что-то из него цитировать. Но сталинское ожидание осталось тщетным из-за длины и явного пропагандистского характера названия, и газету, как назло, чаще всего называли просто «органом Коминформа». Сталин также наконец решил, где будет находиться Коминформ. Делегаты сошлись на Праге. Чешский представитель Сланский в тот же вечер помчался на автомашине в Прагу, чтобы проконсультироваться по этому поводу с Готвальдом. Но в ту ночь Жданов и Маленков разговаривали со Сталиным (потому что даже в отдаленном пансионате они всегда поддерживали телефонную связь с Москвой), и, хотя Готвальд неохотно на это согласился, Сталин приказал, чтобы местом нахождения Коминформа был Белград.