Цыганская песня: от «Яра» до Парижа - Коллектив авторов
Среди тех, кто оказался в 20-е годы в эмиграции, была внучка Льва Николаевича Толстого Вера. В Париже она получила должность в престижном институте красоты. Ей дали квартиру и неплохую зарплату. Но долго она не проработала – к ней стал приставать ее босс. Получив категорический отказ, он уволил молодую женщину.
Вера Толстая очутилась на улице. Помог ей родственник Михаил Львович Толстой (младший сын писателя) – знаменитый на весь Париж дядя Миша. Он был завсегдатаем русских ресторанов, известный кутила и игрок.
«Вера, ты замечательно поешь, я помогу тебе устроиться в ресторан», – сказал он и сдержал обещание. Так Вера Толстая начала петь вместе с Валей и Алешей. Выступала внучка писателя под другой фамилией: ее псевдоним был Вера Толь. Но все, конечно, знали, кто она на самом деле.
Юл и Алеша
Толь и правда была отличная певица: ее приглашали выступать и шведский король, и звезды Голливуда, и олигархи того времени. Во время немецкого вторжения Вера пела в ресторане «Бонапарт».
Умерла внучка Льва Николаевича в Америке не очень давно. До последних дней она играла в бридж, а свой последний турнир выиграла чуть ли не в девяносто лет.
В год оккупации Франции Димитриевичи принимают решение о новой эмиграции. Теперь их путь лежит в Южную Америку: старшая сестра Алеши – знойная цыганская красавица Валя за несколько лет до этого вышла замуж за консула Бразилии. «Маленького и тоненького, очень галантного господина. Он ее обожал – а она… страшно полная, огромная, высокая, с низким голосом… держала себя с ним по-королевски», – вспоминали современники.
Димитриевичи стали колесить по Америке: Аргентина, Боливия, Парагвай… Через несколько лет молодой танцор Алеша решил пожить самостоятельной жизнью: он много путешествует, меняет профессии, выступает на рыночных деревенских площадях и в фешенебельных ресторанах Буэнос-Айреса.
Зарисовку о странствиях цыгана по Южной Америке оставил в повести «Белая невеста» замечательный русский писатель Вячеслав Дегтев.
Валя Димитриевич с мужем Флориано, консулом одной из латиноамериканских стран
…Цыганский ансамбль играл и пел прямо посреди пыльной базарной площади какого-то маленького заштатного городка. Цыгане играли на семиструнных гитарах и пели «Долю-долюшку горемычную». Пели по-русски! На цыганках были яркие и дорогие, но старомодные шали и цветастые широкие юбки, мужчины были в шелковых красных косоворотках, лиловых жилетках, темно-синих шароварах с золотыми галунами. Впереди всех стоял музыкальный «крестный» – Алеша Димитриевич, покачивая маленькой приталенной краснощековской гитарой, повернув свой упрямый профиль к хору, он дирижировал своим оркестром. Гитаристы и танцовщицы следили за каждым его движением. Они шпарили без остановки попурри из старинных русских песен. В переходах между кусками разных песен Алеша показывал сильнейшее соло. Он демонстрировал мастерство, импровизируя такими неожиданными образами, что от восхищения по спине бежали мурашки… Публика молчала, разинув рты, пораженная страстностью и странностью исполнения; она не понимала языка, но все чувствовала. После попурри Алеша без перехода исполнил старинный арестантский романс: «Течет речка, да по песочку, бережочек моет, молодой жульман, Эх! Да, молодой жульман начальничка просит…» – с надрывом, с умышленным подчеркиванием ударений. Публика бросила свой торг и столпилась кругом, словно зачарованная странной речью, необычной, страстной музыкой. Противиться этому обаянию не было ни у кого сил. Многие, не понимая слов, тем не менее вздыхали.
Алеша Димитриевич в образе хулигана. Фото с конверта пластинки
Но вот пошло томно-вкрадчивое вступление-выход «Цыганской венгерки», все быстрее, быстрее, четче, резче ритм, и затем знаменитые его кружевные переборы, и все быстрее, быстрее, все более и более лихой, лихорадочный темп. Алеша жонглировал гитарой, быстро вертя ее в руках, и при каждом своем обороте к хору выделывал ногами какой-то замысловатый кунштюк, который всякий раз приводил публику в восторг. И вот слушатели не выдержали: вдруг пустились в пляс негры и метисы (в тех местах их называют – сертанежу), индейцы и мулаты-пардо, отчаянные табунщики-гаучо срывали с себя сомбреро и топтали их, восторженно размахивая потными пыльными пончо. Испанцы и португальцы плясали фанданго, индейцы – такотин, креолы – тико-тико, негры и пардо – порторико де лос педрос… Весь рынок, с ревущими горбатыми быками, с серой тучей мух-кровососов, со смерчем москитов, со стаями птиц-печников, собиравшими лошадиный навоз для своих гнезд, с разноцветными палатками, с пестрой, разношерстной, разноликой, разноязыкой, разноцветной толпой, покрывал густой, басовитый, меднострунный звон цыганских гитар, куда вплетались крики, вопли, визги, возгласы и просто выдохи множества человеческих глоток…
Димитриевич. Концертное фото
И вдруг все внезапно оборвалось… Стихло. Даже коровы перестали мычать. Все застыли в недоумении, в восторженном восхищении. Многие долго не могли понять, что концерт окончен, лишь ноги их еще продолжали выделывать всевозможные замысловатые фигуры. И тут… Раздались та-акие аплодисменты, что с далеких пальм поднялась целая туча каких-то черных птиц и испуганно заграяла. Публика не хотела отпускать артистов, цыган засыпали монетами и мятыми трудовыми купюрами и заставили-таки повторить последнее, как они окрестили, «русское фламенко». Цыгане сыграли еще раз, исполнили «Ухаря-купца», со своим неизменным «ай-яй-яй», «ай-нэ-нэ-нэ-нэ», «ари-да-ри-да-ри-да», «что ты говоришь, детка», «ходи шустрей, красивая», – и на этот раз откланялись уже окончательно. После чего начался такой кутеж, что долго о нем вспоминали добропорядочные обыватели и качали головами – в общем, чертям было тошно…
А Димитриевич шествовал по базарной площади эдаким филиппинским бойцовым петушком. Какой-то пеон подарил ему от переполнявших чувств огромного пестрого ару, тот сидел на жердочке, щелкал своим мощным кривым клювом и до крови ущипнул вертевшуюся рядом собачонку. Алеша вынул кривой засапожный нож, разрезал спутывающие попугая веревки и подбросил его. Подбросил – в небо. Попугай через несколько мгновений растворился в голубом просторе. Алеша по-разбойничьи свистнул ему вослед. День принадлежал ему безраздельно. Он чувствовал себя Бонапартом и держался соответственно… Цыгане были верны своей крови, они кочевали из города в город. На каждой ярмарке за бесценок скупали бракованных лошадей, выправляли их за неделю-другую с помощью специфических цыганских методов и выгодно, с барышом, продавали в другом городе, на другой ярмарке. Бразилия занимает первое место в мире по количеству лошадей, это поистине рай для лошадников и цыган. Алеша пользовался огромным авторитетом у своих соплеменников. Все трудные вопросы хоревод решал на виду у всего табора – бесцеремонно, властно и авторитетно. После чего вопрос больше не обсуждался, а решение исполнялось
