Коллектив авторов - Русский быт в воспоминаниях современников. XVIII век

Между бывшими здесь другими дамами мне особенно понравилась княгиня Черкасская, которая, как меня уверяли, считается при дворе первою красавицей. Но я насчитал еще до тридцати хорошеньких дам, из которых многие мало уступали нашим дамам в приветливости, хороших манерах и красоте. Признаюсь, я вовсе не ожидал, что здешний двор так великолепен. У ее величества четыре камер-юнкера, все красивые и статные молодые люди; из них двое Русские, Шепелев и Чевкин, и двое Немцы, Балк и Монс – двоюродный брат госпожи Балк, очень, говорят, любимый царицею… Пажи ее величества имеют зеленые мундиры с красными отворотами и золотыми галунами на всех швах, как и трубачи и валторнисты; но лакеи и конюхи, которых у ее величества множество, не имеют этих галунов; однако ж все-таки одеты прекрасно. В оркестре государыни много хороших Немецких музыкантов, обязанных также носить красивые зеленые кафтаны (ливрей они вообще не любят). Одним словом, двор царицы так хорош и блестящ, как почти все дворы Германские. У царя же, напротив, он чрезвычайно прост: почти вся его свита состоит из нескольких денщиков (так называются Русские слуги), из которых только немногие хороших фамилий, большая же часть незнатного происхождения. Однако ж почти все они величайшие фавориты и имеют большой вес. Теперь особенно в милости три или четыре… Вскоре после нашего прихода в сад, его величество оставил гвардейцев и пошел к ее величеству царице, которая осыпала его ласками. Побыв у нее несколько времени, он подошел к вельможам, сидевшим за столами вокруг прекрасного водомета, а государыня между тем пошла с своими дамами гулять по саду. После этого я стал рассматривать местоположение сада и, между прочим, увидел прелестную молодую дубовую рощицу, насаженную большею частью собственными руками царя и находящуюся прямо против окон царского летнего дворца. Так как здешнее духовенство обыкновенно также принимает участие во всех празднествах, то оно и в этот день собралось в большом числе и для своего удовольствия выбрало самое живописное и приятное место, именно эту рощу. Я нарочно оставался там несколько времени, чтобы отчасти полюбоваться на многие молодые и чрезвычайно прямые деревья, отчасти посмотреть хорошенько на духовенство, сидевшее за круглым столом со многими кушаньями. Духовные лица носят здесь одежду всех цветов, но знатнейшие из них имеют обыкновенно черную, в виде длинного кафтана, и на голове длинные монашеские покрывала, закрывающие плечи и спину. Многие своими бородами и почтенным видом внушают к себе какое-то особенное уважение. Наконец я очутился опять на том месте, где остался царь, и нашел его там сидящим за столом, за который он поместился с самого начала… Вскоре после того появились дурные предвестники, вселившие во всех страх и трепет, а именно человек шесть гвардейских гренадер, которые несли на носилках большие чаши с самым простым хлебным вином; запах его был так силен, что оставался еще, когда гренадеры уже отошли шагов на сто и поворотили в другую аллею. Заметив, что вдруг очень многие стали ускользать, как будто завидели самого дьявола, я спросил одного из моих приятелей, тут же стоявшего, что сделалось с этими людьми и отчего они так поспешно уходят. Но тот взял меня уже за руку и указал на прошедших гренадер.

Тогда я понял в чем дело и поскорее отошел с ним прочь. Мы очень хорошо сделали, потому что вслед за тем встретили многих господ, которые сильно жаловались на свое горе и никак не могли освободиться от неприятного винного вкуса в горле. Меня предуведомили, что здесь много шпионов, которые должны узнавать, все ли отведали из горькой чаши; поэтому я никому не доверял и притворился страдающим еще больше других. Однако ж один плут легко сумел узнать, пил я или нет: он просил меня дохнуть на него. Я отвечал, что все это напрасно, что я давно уже выполоскал рот водою; но он возразил, что этим его не уверишь, что он сам целые сутки и более не мог избавиться от этого запаха, который и тогда не уничтожишь, когда накладешь в рот корицы и гвоздики, и что я должен также подвергнуться испытанию, чтобы иметь понятие о здешних празднествах. Я всячески отговаривался, что не могу никак пить хлебного вина; но все это ни к чему бы не повело, если б мнимый шпион не был хорошим моим приятелем и не вздумал только пошутить надо мною. Если же случится попасться в настоящие руки, то не помогают ни просьбы, ни мольбы: надобно пить во что бы то ни стало. Даже самые нежные дамы не изъяты от этой обязанности, потому что сама царица иногда берет немного вина и пьет. За чашею с вином всюду следуют майоры гвардии, чтобы просить пить тех, которые не трогаются увещаниями простых гренадер. Из ковша, величиною в большой стакан (но не для всех однаково наполняемого), который подносит один из рядовых, должно пить за здоровье царя или, как они говорят, их полковника, что все равно. Когда я потом спрашивал, отчего они разносят такой дурной напиток, как хлебное вино, мне отвечали, что Русские любят его более всех возможных Данцигских аквавит и Французских водок (которые, однако ж, здешние знатные очень ценят, тогда как простое вино они обыкновенно только берут в рот и потом выплевывают), и что царь приказывает подавать именно это вино из любви к гвардии, которую он всячески старается тешить, часто говоря, что между гвардейцами нет ни одного, которому бы он смело не решился поручить свою жизнь. Находясь в постоянном страхе попасть в руки господ майоров, я боялся всех встречавшихся мне и всякую минуту думал, что меня уж хватают. Поэтому я бродил по саду, как заблудшийся, пока наконец не очутился опять у рощицы близ царского летнего дворца. Но на этот раз я был очень поражен, когда подошел к ней поближе: прежнего приятного запаха от деревьев, как не бывало, и воздух был там сильно заражен винным испарением, очень развеселившим духовных, так что я чуть сам не заболел одною с ними болезнию. Тут стоял один до того полный, что, казалось, тотчас же лопнет; там другой, который почти расставался с легкими и печенью; от некоторых шагов за сто несло редькой и луком; те же, которые были покрепче других, превесело продолжали пировать. Одним словом, самые пьяные из гостей были духовные, что очень удивляло нашего придворного проповедника Ремариуса, который никак не воображал, что это делается так грубо и открыто. Узнав, что в открытой галлерее сада, стоящей у воды, танцуют, я отправился туда и имел наконец счастье видеть танцы обеих принцесс, в которых они очень искусны. Мне больше нравилось, как танцует младшая принцесса; она от природы несколько живее старшей. Когда стало смеркаться, принцессы удалились с своими дамами. Так как царь и царица (оставившая, впрочем, своих дам) также в это время отлучились, то нас стали уверять, что мы возвратимся домой не прежде следующего утра; потому что царь, по своему обыкновению, приказал садовым сторожам не выпускать никого без особого дозволения, а часовые, говорят, в подобных случаях бывают так аккуратны, что не пропускают решительно никого, от первого вельможи до последнего простолюдина. Поэтому знатнейшие господа и все дамы должны были оставаться там так же долго, как и мы. Все это бы ничего, если б на беду, вдруг не пошел проливной дождь, поставивший многих в большое затруднение: вся знать поспешила к галереям, в которых заняла все места, так что некоторые принуждены были стоять все время на дожде. Эта неприятность продолжалась часов до двенадцати, когда наконец пришел его величество царь, в простом зеленом кафтане, сделанном на подобие тех, которые носят моряки в дурную погоду (перед тем же на нем был коричневый с серебряными пуговичками и петлицами); шляпу он почти никогда не надевает, приказывая носить ее за собою одному из своих денщиков. Войдя в галерею, где все ждали его с большим нетерпением и потому чрезвычайно обрадовались этому приходу, в надежде скоро освободиться, он поговорил немного с некоторыми из своих министров и потом отдал приказание часовым выпускать. Но так как выход был только один и притом довольно тесный, то прошло еще много времени, пока последние выбрались из сада. Кроме того, надобно было также проходить недалеко от сада, через небольшой подъемный мост на малом канале, и только пройдя через него, всякий мог без затруднения спешить домой.

Спуск корабля

(1721 г.) Июля 27… После обеда, когда пушечным выстрелом возвестили о спуске корабля, о котором говорил царь во время последней прогулки по реке, его высочество сел в свою барку и поехал в Адмиралтейство. Царь был уже там и прилежно трудился над приготовлениями к спуску. Он всегда сам смотрит за всем, даже сам строит корабли, потому что, как говорят, знает это дело едва ли не лучше всех Русских. Увидев герцога, он обнял его, отвел немного в сторону и стал ему говорить что-то на ухо; его высочество отвечал таким же образом и потом, когда царь сказал еще несколько слов, подтверждая их телодвижениями, радостно поцеловал ему руку, а он взял его высочество за голову и поцеловал, после чего снова поспешил к кораблю, чтоб осмотреть, не забыто ли что-нибудь. Немного спустя, он возвратился и повел нас на корабль, где с герцогом и со всею его свитою прополз под подмостки у киля, чтобы показать, как корабль сделан внизу и чем облегчается спуск его на воду. Потом царь, один, еще раз обошел вокруг корабля и осмотрел, все ли приготовлено, как нужно: его величество в таких случаях верит только собственным глазам. Найдя, что все готово, он взошел на корабль и приказал начать его освящение. Его высочество последовал за царем. Обряд освящения совершал епископ Новгородский в задней каюте, наверху, где после кушала ее величество царица. Новый корабль получил имя «Пантелеймон», т. е. Победа[23]. По окончании церемонии царь тотчас сошел с него и повел его высочество к тому месту у воды, где можно было стоять и хорошо видеть спуск; но сам не остался там, потому что должен был собственноручно сделать первый удар при отнятии подмостков. Так как это было лучшее место, то и князь Меншиков, с некоторыми другими вельможами, стал возле его величества. Я был дежурным и потому, не отходя от герцога, мог все очень хорошо видеть. Царица с обеими принцессами и со всею свитою вышла на берег на противоположной стороне реки (которая в том месте очень узка), именно на Васильевском острове, откуда смотреть было очень удобно. Рядом с новым кораблем стоял, также на штампеле, большой старый Французский корабль, вынутый из воды тем же мастером, который строил новый и которого нарочно для того выписали из Франции, потому что никто из здешних мастеров не решался взяться за это дело. Француз этот, знаменитый, весьма опытный корабельщик, и до сих пор считается на Французской службе. К царю он отпущен королем только на несколько лет, но ведет здесь такую разгульную жизнь, что постоянно бывает пьян с утра до вечера. Так как для поднятия старого корабля требовалось много времени и при том не всегда можно было приступить к такой работе, то ему поручили выстроить между тем новый, который он сделал по образцу того, только несколько покороче. Теперь этот старый корабль был до того наполнен народом, что из всех люков выглядывали головы. Я заметил там и некоторых из наших служителей. Корабль, назначенный к спуску, был прикреплен большими железными балками к полозьям (Schlitten), намазанным жиром, с которых он съезжает на воду, когда поперечные балки, держащие его с обеих сторон на штапеле, снизу вдруг отнимаются и в то же время отдергиваются веревками, при отнятии задней балки корабль медленно спустился со штапеля, но потом, как стрела, слетел на воду, при чем полозья сломались вдребезги и оставили на нем несколько балок, которые уже потом были сбиты. Когда он пошел по воде, с него раздались звуки литавр и труб, смешавшиеся с шумными восклицаниями народа, стоявшего на старом корабле и по берегу. В то же время началась пушечная пальба в крепости и в Адмиралтействе. Выплыв на средину реки, корабль повернулся и шел несколько времени по течению воды; потом остановился на якоре. Этот счастливый спуск несказанно радовал царя, который, лишь только корабль сошел на воду, тотчас поехал на него в своей шлюпке и стал принимать всех гостей, спешивших туда один за другим. Его королевское высочество, пробравшись через толпу до своей барки, также спешил отплыть, потому что все разом бросились к лодкам и каждый хотел прежде других поздравить государя на новом корабле. Только что герцог взошел на палубу и поздравил его величество, приехала и царица, которую царь встретил и повел в самую верхнюю каюту. Затем все сели за стол: дамы с царицею на верху, а царь с мужчинами в другой каюте, внизу. Столы были уже накрыты и установлены холодными кушаньями, когда корабль спустился со штапеля. Стол, за которым сидел в своей каюте царь вместе с его высочеством и другими знатными особами, был поставлен покоем и занимал всю комнату. Его высочество сидел возле царя с левой стороны. При подобных празднествах мало обращают внимания на этикет, и все обыкновенно садятся, как придется… Перед каютой стояло еще несколько столов, за которые поместились все прочие находившиеся здесь гости. Царь, увидев, что позади его высочества стоят два кавалера, просил, чтоб одному из них позволено было сесть, после чего герцог сказал нам, что кто-нибудь из нас может идти. К.-Ю. Геклау пошел и сел за один из поставленных перед каютою столов, а я радовался, что мог остаться на своем месте позади его высочества. В то время я страшно боялся попоек, особенно зная, что здесь никогда так сильно не пьют, как при спусках кораблей. Товарищ мой несколько раз подходил ко мне и спрашивал, не сменить ли ему меня, но я все отказывался. Когда царь начинал тосты, с фрегата, стоявшего впереди корабля, стреляли из пушек. Вечером этот фрегат был иллюминован маленькими фонарями, развешенными по главным снастям, по верхушкам большой и малой мачт и вокруг по борту, что при темноте было очень красиво. Его королевское высочество приказал привезти для себя на корабль свои напитки, именно красную и белую хлебную водку, и пил за столом последнюю с небольшою примесью вина; но царь, вероятно, заметил это, потому что взял у его высочества стакан и, попробовав, возвратил с словами: de Wien dogt niet (твое вино никуда не годится). Герцог отвечал, что употребляет его тогда только, когда чувствует себя не совсем здоровым. Но царь возразил: de Wien is mehr schadlich, als min Wien (твое вино вреднее моего), и налил ему в стакан из своей бутылки крепкого и горького Венгерского, которое обыкновенно кушает. Его высочество нашел его отличным, но прибавил, что оно очень крепко, на что государь сказал: dat is war, mar he is gesund (это правда, но за to oho и здорово). Он дал после того попробовать этого вина конф. – сов. Альфельду и т. с. Бассевичу. Последний, будучи дома чем-то занят, только что приехал на корабль; увидев его, царь воскликнул: «О, Бассевич! штраф! штраф!» Тот старался извиниться, но напрасно: его величество приказал подать четыре большие стакана Венгерского (из кубков государь кушает редко; обыкновенно он говорит, что если наливать их дополна, то глупо возиться понапрасну с такою тяжелою посудою). Т. с. хотел взять один из них: но царь сказал, что они все налиты для него, потому что в его отсутствие было провозглашено три тоста, за пропуск которых прибавлен еще четвертый стакан, как штрафной.