Виктор Астафьев - Нет мне ответа...Эпистолярный дневник 1952-2001
Насколько возможно, Андрею надо усмирить свою суровость и быть ближе к детям, да не в качестве фельдфебеля — дом не казарма. Ведь после меня, ты, Андрей, останешься для всех за старшего мужчину, а если что-то в жизни случится, никому и никогда не отдавать детей в детдома — я там отбыл за всех, натерпелся тоже за всех, и достаточно.
Все старайтесь не терять друг друга из вида, приходите на помощь друг другу — жизнь короткая, и в старости засчитывается только добро и добрые дела.
Хочу, чтобы хоть кто-нибудь из внучат работал на природе и для природы — в Овсянке открывается школа-лесничество, может Вите, с его здоровьем, поступить туда? Не хочу, чтоб хоть один пошёл по моим стопам и сделался писателем или артистом. Бесполезное, проклятое занятие, приводящее человека к полному разочарованию во всём! Если решится возврат «к земле» и возрождение деревни (это неизбежно, иначе все помрут с голоду), хотелось бы мне, чтоб кто-нибудь жил на земле и землёю — нет труднее и благороднее, нужнее и полезнее работы крестьянина. А главное, голова ничем не забита и идейного говна на сердце не водится у крестьянина.
Учитесь, почитайте родителей, не забывайте нас, бывших солдат — берегите наши могилы и не пачкайте нашу память грязными поступками, не тревожьте нас пустыми, громкими словами — мы устали от них и при жизни.
В городе Чусовом, на Красном посёлке, вместе с родителями нашими покоится и Лидочка — вечная моя боль и неизбывная вина. Поминайте и её. Да чтобы хоть раз в пятилетку были все вместе на могилке её, дедушки, бабушки, дядьёв, тёток и всех родных. Мы, грешники, редко навещали дочку нашу и за это не раз наказаны были Господом.
Ну вот и всё, на большее не хватает сил, да ведь всего и не выскажешь. Жизнь непредсказуема, смерть всегда одна, поэтому дам вам последнее распоряжение:
Похороните меня в Овсянке на новом лесном кладбище, рядом с дочерью Ириной(*). На старом кладбище в Овсянке хоронить не надо (его любопытные — мамин, бабушкин прах и односельчан моих — под сапоги пустят), а здесь всё посажено мной и надо мной расти и шуметь будет, да и любопытным просторно.
Пожалуйста, сделайте похороны без шума и блудословия. Пусть звучит музыка — я постараюсь её услышать — и не гремите казёнными речами, я от них тоже устал, и все устали.
Прошу вас после гражданской панихиды в городе (сделать её лучше бы в библиотеке, ближе к книгам, ну в крайности — в издательстве) свозите меня на одну ночь в Овсянку, в мою избу. Пусть там ночью меня, как и прошу, отпоют, если сочтут достойным Господней молитвы, мои друзья из нашей церкви или приедет по вызову из Барнаула отец Михаил.
Выносить на кладбище надо из овсянской избы, минуту постойте перед бабушкиным домом, в котором прошло моё детство, — он изменился, в нём чужие люди живут, но земля-то та же, которую я топтал и грел босыми ногами.
Пожалуйста, поменьше топчитесь на наших могилах, и как можно реже беспокойте нас. Если читателям и почитателям захочется устраивать поминки, не пейте много вина и не говорите громких речей, а лучше молитесь; коли возникнет необходимость проводить так называемые литературные чтения и собираться в Овсянке и на могиле, делайте это не чаще, чем в три года раз.
И ради Бога, заклинаю вас, не вздумайте что-либо переименовывать, прежде всего моё родное село. Пусть имя моё живёт в трудах моих до тех пор, пока труды эти будут достойны оставаться в памяти людей.
Не мудрите с надгробием и у меня и Марьи Семёновны, если она последует за мной. После моей смерти должно быть такое же надгробие, что и у Ирины — имя, крест и ничего больше. Пусть эту заботу возьмёт на себя близкий мне человек и сотоварищ по многим таёжным походам Владимир Зеленов, а деньги на надгробье возьмите с моего счёта.(**)
Живите с миром в мире и покоем в душе! Будьте достойны самой жизни, ничего нет её дороже. Храни вас всех Бог!
Ваш вечный отец, дедушка и супруг, Виктором крещённый в овсянской церкви. По бумагам — Астафьев Виктор Петрович
(*)Выделенная фраза дописана Виктором Петровичем после смерти Ирины.
(**)Этот абзац был полностью переписан В. П. Астафьевым после смерти дочери.
9 марта 1989 г. Красноярск. Академгорок
Дорогие мои друзья! Земляки!
Я уже перевалил шестидесятилетний возраст, и настала пора подумать о будущем и дать последние советы и распоряжения относительно себя.
Детям, внукам и родным я написал письмо, но когда не станет меня. они. естественно, будут в горе и им потребуется помощь хотя бы на первых порах.
Прошу похоронить меня в одной ограде с дочерью Ириной в лесу. На сельском закрытом кладбище меня хоронить не надо — толпа любопытных разрушит старое кладбище и затопчет прах моих дорогих односельчан и родственников. Довольно и того, что мы при жизни топтали и топчем друг дружку. На казенное же, городское кладбище я не хочу, оно чужое мне, как чужим всегда был современный город, и всё в нём чужое моему сердцу.
Прошу не ставить надо мной никаких казённых пирамидок со звёздами. Хватит и того, что они при жизни долго жгли мой лоб. Если возможно, поставьте лиственничный крест, такой же, как на маминой могиле, а если ЭТО кому-то покажется неловко и будет смущать людей, не ставьте ничего — пусть кедр растёт неподалёку и будет живым знаком. Или камень с берега Енисея накатите (их много в устье Фонинской речки).
Поменьше слов, друзья мои, поменьше суеты, шума и поминаний всуе. Отнеситесь к моему уходу, как к естественному течению жизни. И, пожалуйста, ничего не переименовывайте, в особенности же деревню, если это взбредёт кому-либо в горячую, догадливую голову. Овсянка была и пусть навеки останется во мне и со мной.
Если властям захочется, чтоб мой деревенский дом сохранился и сделался чем-то вроде пристанища Василия Макаровича Шукшина в Сростках, помогите передать мой дом в ведение краеведческою музея и сделать смотрителем дома кою-то из внуков, если кто-то из них полагает жить в деревне хотя бы в качестве дачника. И пусть музей или какие-то общественные организации положат хоть маленькую зарплату, ибо тех средств, которые останутся после меня внукам, хватит совсем ненадолго.
Гроб с моим телом в казённых домах выставлять не надо. Квартиры вполне достаточно для этого. Ну, а выносить прошу обязательно из деревенского моего дома, открыв ненадолго ворота в родном, бабушкином дворе. Прочтите молитву, кто помнит и знает их и чьи уста не осквернены богохульством. Соседей прошу не отказывать в этой моей просьбе — мало чего осталось от бабушкиного дома и подворья, но для меня дух сё и дедушки всегда витал здесь, а земля такая, которую я топтал и грел босыми ногами.
