Первый кубанский («Ледяной») поход - Сергей Владимирович Волков
Все части вытягиваются на Кагальницкую дорогу и следуют по ней. Как потом выяснилось, Голубов с частями 4-й дивизии, с несколькими сотнями красных казаков и 2 конными орудиями произвел на армию неожиданный налет со стороны станции Злодейской. К вечеру снег растаял, вся дорога представляла собою какое-то сплошное болото, которое с остервенением месили люди и лошади. Спокойно перешли железную дорогу Батайск – Торговая.
Ночью пришли в станицу. Долго усталые шлепали в темноте, разыскивая свою квартиру. На следующий день желающим было предложено перейти в 4-ю батарею. Согласились четверо. Здесь мы простояли спокойно два дня и 17-го выступили в станицу Мечетинскую. Целый день месили грязь. Измученные лошади отказывались везти, и орудия то и дело останавливались. Кому не приходилось совершать такие тяжелые переходы, тот не знает, сколько напряжения, труда и колоссальных усилий понимается под фразой: «Дорога была тяжелая, батарея шла едва две версты в час». Измученные люди, стоя по колено в грязи, с отчаянной решимостью, написанной на забрызганных грязью лицах, как мухи облепляли пушку. «Раз, два, три», – слышался надрывающийся голос командира, звучащий то страшной злобой, то умоляющей просьбой, то безысходным отчаянием. Пушка сдвигалась с места. Пройдя сажен 50, опять останавливалась. И так всю дорогу.
Ночью пришли в Мечетинскую. Утром приказано было ехать в станичное правление за амуницией, оставленной казачьей батареей. Здесь же были куплены 4 лошади. На станичном сходе генерал Корнилов произнес речь, и его заключительные слова о том, что не пройдет и двух месяцев, как армия вновь вернется на Дон и тогда все теперешние враги будут ее встречать с распростертыми объятиями и слезами на глазах, произвели на казаков большое впечатление. Сумрачные и задумчивые выходили они из станичного правления, раздумывая над словами великого вождя. Генерал Корнилов верил в свои слова, и они сбылись.
Через два месяца армия, спеша на помощь изнемогавшему в борьбе Дону, вновь проходила через станицу Мечетинскую, но генерала Корнилова уже не было с ней. Он, ее вождь, первый патриот земли Русской, тот, на которого были обращены взоры всех еще оставшихся верными России, нашел себе безвременную могилу в Кубанских степях.
18 февраля перешли в станицу Егорлыцкую, последнюю станицу на границе Донской области. Дальше перед нами расстилались Кубанские степи.
20-го выяснилось, что в селе Лежанка, в 2,2 верстах от станицы, стоят остатки 39-й пехотной дивизии, 154-й пехотный Дербентский полк и 5-я горная батарея. Распропагандированные, они решили не пропускать нас в Ставропольскую губернию.
21-го утром подъем, идем брать село Лежанка. Наша батарея с 1-м Офицерским полком идет в авангарде. Пройдя большую часть пути, поднимаемся на бугор. Перед нами громадное село, лежащее по ту сторону реки Средний Егорлык; виден мост, около моста что-то нарыто, видимо окопы. Подходим ближе, раздается со стороны противника первый выстрел, потом другой, третий, стреляла горная батарея. Офицерский полк развернулся в боевой порядок и продвигается вперед, начинается ружейная трескотня. В это время наш командир замечает орудийные вспышки на левом краю площади, моментально мы снимаемся с передков, и через 5–8 минут нашего огня батарея противника спешно снимается и скрывается за домами.
Генерал Марков уже впереди, в цепях, он приказывает двум ротам делать демонстрацию атаки на мост, а двум другим перейти реку вброд одновременно выше и ниже моста. Полк поднимается и идет в атаку, ружейная трескотня достигает наивысшего напряжения. Батарея противника, вновь ставшая на позицию, обстреливает наши орудия, стоящие совершенно открыто на скате, обращенном к Лежанке. Проносится справа рысью 4-я батарея, влево разворачивается и Партизанский полк. Подполковник Миончинский решает подъехать еще ближе, беремся в передки и двигаемся вперед. Попадаем в сферу ружейного огня. Опять снимаемся с передков, и командир сбивает батарею красных. Ружейный огонь достигает такой силы, что во избежание лишних потерь передки отводятся за бугор и у орудий остаются по 5 номеров. Передки останавливаются за бугром, ездовые ложатся, мимо проносятся санитарные двуколки, мчатся конные ординарцы, ведут раненых.
Приезжает разведчик с приказанием подвезти ящичный передок. На передок кладут еще сверху лотки, на них садятся номера, и он рысью выезжает к батарее. До нее версты полторы, а противник уже начал обкладывать запряжку, снаряды ложатся у самого края дороги… Проскочим или нет, вертится у каждого… Издали батарея кажется двумя маленькими кучками людей, копошащимися у орудий; видно движение, вспышка, затем слышен глухой удар, опять вспышка, опять глухой удар. На светло-голубом небе, над батареей плывут беленькие облачка разрывов шрапнелей, не верится, что эти симпатичные клубочки несут с собою смерть и разрушение.
Подъезжаем ближе, глухие удары нашей батареи смешиваются с шуршащим полетом шрапнелей и визгом разрывающихся гранат красных. На ящике левого орудия видна стоящая во весь рост характерная фигура подполковника Миончинского, сюда уже доносится его громовой голос; вот он соскакивает с ящика, хватается за правило, сам ворочает пушку, затем отталкивает наводчика, садится сам на его место, потом со всеми номерами бросается на ящичное колесо, момент – и он снова на ящике и, несмотря на сильный ружейный огонь, наблюдает за разрывами. Своей колоссальной энергией он заражает всех. Во все моменты боя его громовой голос покрывает и треск шрапнелей, и визг гранат, и свист пуль.
Полный контраст представляет собой правое орудие, за наводчика сам штабс-капитан Шперлинг, быстро и молча исполняют номера его команды, вот его серая папаха наклоняется над щитом, выстрел, когда пыль рассеивается, он уже смотрит в бинокль. Слышна команда вполголоса, забегали номера, опять серая папаха наклоняется, опять выстрел.
Село занято нами, противник бежит на Белую Глину. Переезжаем через мост и въезжаем в улицу. Кучка офицеров окружает раненого красноармейца, останавливается проезжающий мимо генерал Корнилов. «Почему дрался?» – спрашивает он его. «Заставили идти», – отвечает тот. «Вот люди, – вскричал генерал Корнилов, – их заставляли идти против своей Родины, и они идут!»
Три офицера 39-й артбригады остались и перешли к нам, по приказанию генерала Корнилова их зачислили в 4-ю батарею: штабс-капитан Шпилиотов[350], подпоручики Парфенов[351] и Руссецкий[352], по слиянии этой батареи с нашей они служили у нас. В селе были захвачены запасы сахара, военные и интендантские склады. До поздней ночи перевозили оттуда амуницию, кроме того, нам достались два горных орудия.
Подпоручик Давыдов, как горный артиллерист, был послан привести их в порядок, но оказалось, что они
