Беатрикс Шиферер - Женщины Вены в европейской культуре

5. Со мной больше не здороваются».[110]

Есть у Лины и другие пьесы — неопубликованные. Не был экранизирован и сценарий; написанный в соавторстве с Рудольфом Форстером.

В одной до сего дня не опубликованной рукописи, содержащей суть ее зрелых воззрений, она пытается выяснить центральные вопросы бытия и познания. В середине 30-х годов она излагает основы собственной философии, до самого последнего времени остававшиеся в ее архиве и недоступные для читателя. Благодаря новым изысканиям образ Лины предстает в существенно ином свете.

После Второй мировой войны, в возрасте шестидесяти пяти лет, Лина включается в женское движение и свои боевитые статьи печатает в «Остеррайхишес Тагебух» и в «Ди Штимме дер Фрау» — органах Коммунистической партии Австрии. Она становится вице-президентом «Союза демократок» и членом австрийского Совета мира.

Нередко она высказывается весьма критически, например о взаимоотношениях полов:

«Мужчина спать плетется,а женщина встает,респект у нас блюдется,почти наоборот!»[111]

Незадолго до смерти Лина Лоз приходит к мысли:

«Шестьдесят пять лет не знала я, зачем живу, теперь знаю, но должна умереть…»[112]

Последнее фото Лины Лоз (1949).

Давно уже давала себя знать тяжелая болезнь. Подруга ее последних лет, художница Леопольдина Рютер, ухаживает за ней в квартире на Сиверинге.

В 1950 году Лина Лоз умерла в одной из венских больниц. Свое тело она завещала использовать для анатомических исследований, чтобы на благо потомков можно было изучить причины постигшего ее недуга. Слова завещания Лины Лоз не могут обветшать. За ними стоит сильная, мужественная, независимая личность:

«Уходя, оставляю вам блага ценности неизмеримой.Землю! Леса и океаны трав!Весну и зиму в горах и долинах! Море!И солнца свет, и милость Бога!Все завещаю без изъятья!»[113]

Роза Майредер

(1858–1938)

Роза Обермайер (Майредер), ок. 1873.

Совершенно иной, нежели описанные выше, тип женщины представляет собой Роза Майредер. Хотя всем, о ком шла речь раньше, была более или менее близка идея эмансипации, Роза — в полном смысле провозвестница и поборница женского равноправия. Феминизм владел всеми ее мыслями и устремлениями и наверняка не облегчал ей жизнь.

Появившись на свет 30 ноября 1858 года, Роза Майредер была первым ребенком хозяина гостиницы и ресторана Франца Обермайера и его второй жены Марии, урожденной Энгель. В зимнее время семья, разросшаяся до семнадцати человек, жила в пятиэтажном барочном особняке, где помещалась и гостиница «Цум Винтер», на углу Ландскронгассе и Тухлаубена. Летние сезоны проводили в загородном доме в Дёблинге. В саду и каморке под самой крышей она находила себе прибежище, где могла тихо и уединенно работать. Здесь девочкой-подростком начала она вести дневниковые записи, пряча листочки в секретную шкатулку, дабы не прослыть синим чулком.

Розе повезло. Несмотря на то что ей давали образование, подобающее благородной девице (этому идеалу чувствовала себя обязанной ее мать, а Роза называла «кукольным воспитанием»), то бишь фортепьяно, пение и французский, помимо частной школы, девочка по распоряжению отца, гордящегося ее способностями, получила возможность посещать уроки латыни и греческого наряду с братьями. Изучала она также психологию и логику. В знак отказа от расхожего женского идеала с восемнадцати лет Роза перестала носить корсет.

Консервативную методу воспитания женственности Роза описала в заметках «Из воспоминаний вырожденки».

«…В те времена воспитание было еще ориентировано на определенную норму наружности: упаси Бог, чтобы девочки резвились на воле без шляпок и перчаток; лицо и руки полагалось иметь такого оттенка, чтобы это соответствовало излюбленному стандарту кровь с молоком, вернее, „молоко с кровью“. Моя мать противилась даже гимнастике, ибо упражнения могли сделать кисти слишком большими и грубыми. Обувь надлежало носить как можно более тесную. Я помню, что из-за чересчур маленьких сапожек годами не могла ходить на большие прогулки. Чтобы иметь стройную талию, девочки с двенадцати лет затягивались шнуровкой. То, что сейчас подразумевается под стройностью, тогда относилось лишь к талии, а недостаточно обрисованные бедра и грудь считались непростительным изъяном. А то, что его можно легко приобрести в результате умственного труда, воспринялось как разрушительное следствие противоестественных наклонностей. Брошюрки по гигиене самым серьезным образом предостерегали от этого и содержали утверждение, что умственные занятия губительны для женской фигуры… Господствовало также мнение, что от подобных занятий выпадают волосы, мужские лысины объяснялись перенапряжением мозга. Казалось, природа выбрала меня для опровержения этих взглядов, поскольку ни пышность волос, которые я после двадцати лет сплетала в длинные косы, ни телесная полнота не укладывались в худосочный образ „интеллигентки“. К сожалению, отступления от образа распространялись и на талию. Как существенное прегрешение против красоты в свои двенадцать лет я обнаружила, что талия у меня почти шестьдесят сантиметров, а вот у двадцатилетней сестры Мицци всего лишь сорок восемь. От этого недуга следовало избавляться с помощью шнуровки… Тем не менее не могу посетовать на то, что взрастала под каким-то особенным гнетом. Тяготившие меня порядки были освященным вехами принуждением, благодаря которому еще не прерванная традиция властвует над отдельным человеком. Развитие моих способностей никак не поощрялось извне, но не потому, что их недооценивали или не замечали, а потому, что так предписывалось законом женского бытия…»[114]

Еще девочкой, шестнадцатилетним подростком, Роза сворачивает с пути, который вел к традиционному положению женщины в обществе, что подтверждается отредактированными в поздние годы строками дневника от 1874 года:

«…Я бы хотела лишь понять, как можно почти бездействовать при всем том, о чем повсюду говорят. Почти все в один голос твердят о жалкой жизни или скорее о жалкой женской доле. Но именно за то, что я желаю ее улучшить, меня вышучивают и поднимают на смех.

…Меня волнует извечно больной женский вопрос. Я также убеждена, что настолько права в своем взгляде на жизнь, что одно это дает мне право жить… Из чего я исхожу, утверждая правоту природы, признавая ее мудрость? Она справедлива потому, что дает человеку не столько познание, сколько способности к нему, и в то же время мудра, поскольку не противоречит самой себе. Но справедливо ли то, что природа одаряет меня волей к духовной мощи, а жизненный путь определен в совсем ином направлении? Справедливо ли то, что природа наделило женщину способностями, а она обречена не нуждаться в них?..»[115]