Игорь Тимофеев - Бируни

Оказав молодому хорезмийцу гостеприимство, его новый исфаханский друг, по-видимому, в какой-то степени помог ему и в материальном смысле — в «Хронологии» Бируни есть обмолвка в том, что со временем ему удалось преодолеть нищету и его положение несколько улучшилось. Но до того, как это произошло, Бируни пришлось в полной мере испить горькую чашу унижений, выпадавших на долю бедняка в жестоком мире, где ценность человека определялась весом монет, позвякивавших в его кошельке.

Не с этих ли пор зародилось в Бируни то равнодушие и даже презрительное отношение к материальным благам, которое он сохранит до конца своих дней? Скорее всего это именно так. Ведь еще с детства он привык к мысли, что знание стоит выше богатства. А здесь, в Рее, впервые столкнулся с высокомерной кичливостью сановных невежд, для которых богатство было важнее истины. Процитируем его собственные слова:

«В дни, когда я расстался с высокой столицей и лишился счастья благородного служения, я увидел в Рее одного человека, которого причисляли к ученым в области науки о звездах. Он делал выкладки о соединениях светил, относимых к стоянкам Луны, и начал их исследовать, дабы получить возможность предсказывать по ним метеорологические явления. Я осведомил его о том, что истина лежит в противоположном тому, что он делает, и что природа и особенности, приписываемые первой стоянке, а также ее связь с другими стоянками, о которой рассказывают индийцы, не покидают начала созвездия Овна с уходом из него светил, образующих стоянку Луны. Точно так же приговоры созвездия Овна не отходят от места этого созвездия при отходе фигуры этого знака со своего места. Но упомянутый человек только поднял нос, выражая ко мне пренебрежение, хотя он стоял на низшей, чем я, ступени во всем том, что ему было известно; он объявил мои слова ложью, принялся меня поносить и превознесся надо мной, ибо между нами было такое различие в богатстве и бедности, при котором добродетели превращаются в пороки и то, чем можно хвалиться, становится мишенью порицаний: ведь в то время я во всех отношениях подвергался испытаниям и находился в расстроенном состоянии. Впоследствии этот человек признал мою правоту, когда мои испытания стали несколько легче».

Зная гордый и независимый характер Бируни, невозможно предположить, что он мог принять чью-либо помощь просто так, ничего не отдавая взамен. Весьма вероятно, что молодой ученый, обладавший солидными познаниями в практической математике, предложил Абу Кериму свои услуги в ведении его финансовых дел, или, основываясь на точных расчетах, подсказал ему, куда и как можно с наибольшей выгодой вложить капиталы. Кроме того, Бируни мог, по-видимому, зарабатывать на жизнь частными уроками или составлением и перепиской документов. Впрочем, не исключено, что Абу Керим ссудил какую-то сумму, которую Бируни обещал вернуть после возвращения в Хорезм.

К сожалению, все это лишь предположения и догадки. А вот к области фактов относится сообщение самого Бируни, что в Рее он общался с братьями-ювелирами Хасаном и Хусейном. Собрав по крупицам все дошедшие до наших дней сведения об этом периоде жизни Бируни, профессор П. Г. Булгаков сделал вывод, что бытовые связи молодого хорезмийца «за время его двухлетнего пребывания в Рее были ограничены малоинтересной для него купеческой средой».

«Однако, — писал П. Г. Булгаков, — его научные связи быстро ширятся и приводят наконец на возвышающуюся над Реем гору Табарак, в обсерваторию Ходженди, придворного астронома Фахра, где частью уходил под землю, а частью высоко воздымался в небо, глядя единственным оком-диоптром строго на юг, колоссальный секстант — выдающееся изобретение гения из Ходжента, потрясшее всех ученых того времени своей точностью и оригинальностью конструкции».

В тот день Мухаммед поднялся ранее обыкновенного и задолго до назначенного срока вышел из дому. Чуть помедлив в дверях, еще раз проверил, ничего ли не забыто — тростниковое перо в медном каламдане, чернильница и, самое главное, свиток самаркандской бумаги в широком рукаве. Он уже успел десяток раз перечитать послание, доставленное нарочным вчера, незадолго до вечерней молитвы. Вопреки рейскому обычаю обмениваться стихами в записке не оказалось ни одной рифмы. Из лаконичной эпистолы следовало, что Абу Махмуд Хамид ион ал-Хидр Ходженди, придворный астролог эмира Фахра, был бы весьма рад принять устаза Абу Рейхана Бируни из Хорезма в своем доме, третьем по правую руку от ворот рынка Руде.

Приглашение великого математика и астронома не было для Бируни неожиданностью. Несколько дней назад наконец пришла первая за долгое время весточка от Ибн Ирака. Учитель писал, что опасность для жизни миновала, дела его улаживаются и он понемногу начал работать. Тревожась, сумел ли Мухаммед прижиться в Рее и не испытывает ли в чем нужды, он давал целый ворох трогательных, но совершенно бесполезных наставлений. Читая их, Мухаммед не мог удержаться от улыбки. В заключение учитель сообщал, что с тем же караваном передал письмо для Ходженди с просьбой принять Мухаммеда и оказать ему покровительство и посильную помощь.

Письмо Ибн Ирака вдохнуло в Мухаммеда новые силы. Особенно радостным было то, что одновременно учитель прислал ему свой последний труд — «Книгу азимутов», посвященную доказательству теоремы синусов, и просил его, сделав список, передать от его имени один экземпляр Ходженди, а самому заняться поисками новых доказательств этой теоремы, исключительно важной для решения задач сферической астрономии…

Список Мухаммед изготовил собственноручно — драгоценные листы, свернутые трубочкой, приятно похрустывали при ходьбе. Только что закончилась утренняя молитва, и у квартальной мечети еще толпился народ. От базара и площади потянулись, как обычно, продавцы харисы, призывно заголосили, нахваливая свой товар. Ароматная похлебка из дробленой пшеницы и мяса говорит сама за себя, но продавцы выговаривают слова на особый манер с мелодичным мервским акцентом — кто же не знает, что лучшую в миру харису готовят в Мерве и в этом с ним не сравнится ни Рей, ни Бухара, ни Багдад!

Отходят в сторону с дымящимися мисками первые покупатели: чиновники из присутствий в широких плащах с вырезом на груди, нижние военные чины в коротких персидских кафтанах, стражники с длинными ножами, подвешенными к кожаным поясам. Но не каждому утренняя хариса по карману: проходит мимо, глотая слюну, уличный мелкий люд, который и сообща не наберет на одну миску — им еще гнуть спину полдня, а то и до вечера, прежде чем удастся что-нибудь пожевать. Зато дервишам в островерхих войлочных куколях, с утра рассевшимся у входа в мечеть, не приходится жаловаться на судьбу — одна за другой летят в их кокосовые чашки медные монетки, и, надо думать, братская трапеза в странноприимном доме сегодня не обойдется без вина.