Сергей Смирнов - Роман с разведкой. Интернет-расследование

А в начале войны, когда еще не открылась эта бездна правды о германском фашизме, очень многие видели в немцах цивилизованную нацию, надеялись на знаменитый немецкий порядок. Напрасные иллюзии по поводу немцев стали уделом не только Садовского и Воскобойниковой. Какую боль за Россию и ее людей, какое чувство безысходности должен был испытывать философ и поэт Даниил Андреев, сын писателя Леонида Андреева, чтобы написать в стихотворении «Беженцы», созданном в первые месяцы войны:

«В уцелевших храмах, за вечернями

Плачут ниц на стёршемся полу:

О погибших в битвах за Восток,

Об ушедших в дальние снега,

И о том, что родина — острог

Отмыкается рукой врага».

Но когда его призвали в ряды Красной армии, Андреев не уронил ни своей человеческой, ни воинской чести. Он узнал блокаду Ленинграда, дивизия, где Андреев служил простым солдатом, участвовала в ее прорыве, а потом, после войны, в тюремной ночи Владимирского централа, он сочинит начальные строчки своего «Ленинградского Апокалипсиса»:

«Ночные ветры! Выси черные

Над снежным гробом Ленинграда!

Вы — испытанье; в вас — награда;

И зорче ордена храню

Ту ночь, когда шаги упорные

Я слил во тьме Ледовой трассы

С угрюмым шагом русской расы,

До глаз закованной в броню».

Тем не менее симптоматично, что один из авторов, писавших об операции «Монастырь» и о роли Садовского в ней ещё до публикации архивных материалов об этой комбинации советской разведки, даже предположил, что Судоплатов перепутал или сознательно скрыл истину, а настоящим главой вымышленного «Престола» мог быть как раз Даниил Андреев (mirknig.com>2008/08/ll/okhota… Stalina... gitlera.html).

Объясню, почему я позволил себе заговорить на тему патриотизма и предательства в годы войны, о которой много, хорошо, убедительно написано и сказано и без меня. Я сделал это только для того, чтобы лучше понять мотивы Садовского, так легко попавшегося на удочку НКВД. Но что происходило дальше с его душой? Когда немцы были остановлены и отброшены от Москвы, а в ходе зимнего наступления 1941–1942 годов освобождены многие города и деревни. Когда в газетах стали рассказывать о тех зверствах и преступлениях, что творились оккупантами в этих городах и селах. Считал всё это большевистской пропагандой? Убеждал себя в этом? Не читал газет, не говорил о страшных новостях с теми, кто посещал его? Но ведь радио-то у него было, его-то он слушал! Теперь мы знаем, что, по крайней мере, до середины февраля 1942 года он несмотря ни на что с упоением продолжал играть роль руководителя мифической монархической организации. Но почему-то даже сейчас я не считаю себя вправе вынести ему окончательный приговор. Тем более что не сделал этого и НКВД.

Согласно мемуарам Судоплатова, знакомство Александра Демьянова с главой будущего «Престола», которого он упорно называет Глебовым, состоялось, когда они с женой Татьяной, к тому времени уже тоже агентом, пришли в Новодевичий монастырь якобы для того, чтобы получить в церкви монастыря благословение Александру перед его отправкой на фронт, в кавалерию. Здесь явно очередная неувязка — церковь в монастыре давно была закрыта. А вот описанный Судоплатовым способ войти в доверие к Садовскому, использованный Демьяновым, выглядит правдоподобно. Александр проявил «жаркий интерес к истории России», который, по-видимому, с удовольствием стал утолять Борис Александрович, нашедший благодарного слушателя. Человеком, их познакомившим, был, скорее всего, агент «Старый» — Алексей Сидоров. Садовской явно доверял ему, а кто, кроме вхожего в разные интеллигентские круги Сидорова, мог отыскать в военной Москве лета 1941 года еще одного убеждённого монархиста, да ещё молодого? В дальнейшем Демьянов начал бывать у Садовских регулярно, убеждая их в том, что вполне разделяет их надежды и на приход немцев, и на монархическое будущее России. Залогом честности Александра, без сомнения, служили рассказы о судьбе членов его семьи, о его происхождении и ненависти к большевикам, загубившим Демьянову жизнь. Думаю, в этих рассказах ему легко было предстать искренним и правдоподобным.

Задачей НКВД в целом и Демьянова в частности было заставить Садовского поверить в то, что в Москве много людей, разделяющих его взгляды, и они действительно могут составить организацию, с которой будут считаться немцы в случае оккупации столицы. Маклярский, непосредственно руководивший операцией, подбирал «доверенных людей», или просто сотрудников НКВД, способных укрепить эту веру, а Демьянов, по словам Судоплатова, приводил этих людей для знакомства и разговоров в Новодевичий. Игра велась до начала декабря, когда ситуация на фронте изменилась и Красная Армия перешла в наступление. К новому, 1942 году непосредственная угроза Москве миновала, и тогда руководителям операции «Монастырь», столько усилий потратившим на её подготовку, пришла в голову идея все-таки продолжить её, но уже с несколько иными целями.

В литературе об операции «Монастырь» высказывалась мысль о том, что Садовской тоже был завербован НКВД. «Борис Садовской никак не мог бы активно помогать фашистам… он был уже на прочной привязи у НКВД. Участвовать же в мистификации, обманывать гитлеровцев для него. как раз явилось делом увлекательным и полезным для существования. Возможно, что это было последним неординарным поступком в его жизни. И он без особых колебаний согласился с требованиями и указаниями советских контрразведчиков». Возможно, так оно и было, однако эта версия противоречит отчету Демьянова о встречи с Садовским накануне перехода линии фронта и его более поздними воспоминаниями об этом событии: «До отъезда я побывал у одного видного члена организации, который меня благословил. Получил явку от руководителей на Берлин (если мне удастся добраться)». О каких руководителях идет речь, из этих слов Демьянова неясно. Судоплатов и его люди? Или Садовский, имевший какие-то контакты с Германией, не подконтрольные НКВД? Пока это остается загадкой.

В дальнейшем мы ещё поговорим о вкладе разведки в ход Великой Отечественной и, шире, Второй мировой войны в целом. Сейчас же отмечу, что популярной формой борьбы разведок в это время, благодаря новым техническим возможностям, стали так называемые «радиоигры». Союзники по антигитлеровской коалиции и их противники провели за время войны десятки, если не сотни таких операций. Их главной целью была дезинформация противника. Обычно началом игры служила перевербовка вражеского радиста, чей «почерк» работы на передатчике был хорошо известен пославшей его стороне.