Рамиль Мавлютов - Ганнибал

Также важное место в характеристике Ганнибала в римской традиции заняла его жестокость. Цицерон, сравнивая Ганнибала с Пирром, противопоставлял жестокость первого человечности и мягкосердечию последнего. В том же I веке до н. э. римские писатели сравнивали времена гражданских войн и Ганнибалову войну. Флор в пересказе Тита Ливия отмечал, что вторжения Пирра и Ганнибала принесли Италии меньше горя и разрушений, чем Союзническая война. Цицерон сравнивал поход Цезаря на Рим в 49 году до н. э. с походом Ганнибала, а Марка Антония называл вторым Ганнибалом, нанесшим больше вреда Италии, чем его предшественник. Лукиан сопоставил переход Ганнибала через Альпы и переход Цезаря через Рубикон как два равнозначных подвига.

Позже негативный образ Ганнибала стал постепенно тускнеть. Город Карфаген был восстановлен и заново отстроен в I веке до н. э. Когда Римская империя вступила в эпоху расцвета, ее уже не пугал образ карфагенского полководца, однако некоторые стереотипы сохранились.

В эпоху классицизма образ Ганнибала был не очень популярным. Он упоминается в пьесе Пьера Корнеля «Никомед» и является главным героем пьесы Тома Корнеля «Смерть Аннибала». Показать внутренний трагизм судьбы карфагенского полководца попытался Мариво, но эта попытка не увенчалась успехом.

На рубеже XVIII и XIX веков происходит резкий поворот в трактовке образа Ганнибала. Уже Монтескье в «Размышлениях о причинах величия и падения римлян» обнаружил некоторое сходство Карфагена с современной Англией. Позже это сравнение было расширено: появилась параллель между герцогом Мальборо и Ганнибалом. Кардинальный же пересмотр роли и значения Ганнибала пришелся на наполеоновскую эпоху. Этот пересмотр нашел свое отражение в официальной портретистике того времени. Художник Давид в левом углу своей картины «Наполеон при переходе через Сен Бернар» начертал имена Ганнибала и Каролинга. Винченцо Монти в «Прометее» назвал Наполеона «вторым Ганнибалом», да и сам великий Наполеон сравнивал себя с Ганнибалом.

Лишь со второй половины XIX века Ганнибалом заинтересовались историки.

Но историки никак не могли описать внешность полководца, поэтому здесь придется обратиться к древним источникам, а частности, к трудам Тита Ливия, который писал: «старым воинам казалось, что в Ганнибале они видят его отца таким, каким был Гамилькар в молодости. У него были та же живость взгляда, тот же огонь в глазах, те же черты лица».

Другой древний мыслитель — Полибий говорит, что Ганнибал вовсе не был жесток. А еще один древний деятель — Нибур — замечает, что жестокости, какие приписывает Ганнибалу Тит Ливий, почти все были совершены не им, а начальниками отрядов его войска и, быть может, перенесены на него по недоразумению, произведенному одинаковостью имен: был другой полководец Ганнибал, которого греки называют Ганнибалом Мономахом. Жестокости, какие действительно делал карфагенский главнокомандующий, не превосходили размера, обыкновенного у самих римлян, у которых, как и у всех других народов древнего мира, главной целью войны считалось уничтожение врагов. То же должно сказать и о вероломстве Ганнибала; он никогда не изменял своему обещанию, никогда не нарушал законов, никогда не делал ничего несообразного с благородством его характера, хотя бы верность правилам чести и была для него очень невыгодна.

В трудах современных ученых до сих пор встречается римская интерпретация истории времен Ганнибала. Некоторые современные специалисты в области военно-морского дела проявляют интерес лишь к тому, каким образом римскому флоту удалось получить господство над Средиземным морем. Многие военные эксперты довольствуются теми описаниями сражений, которые приводятся латинскими историками, и не особенно задумываются над тем, как эти сражения могли проходить на самом деле. Поскольку римские летописи дошли до наших дней, а вот свидетельства карфагенян не сохранились, ученым пришлось полагаться на работы римских политиков и философов, которые, впрочем, нельзя считать объективными!

Однако, как это ни странно, в римских летописях того периода прослеживается любопытный комплекс вины. Во времена Ганнибала римляне едва ли испытывали угрызения совести — любая победа тогда служила доказательством доброй воли богов войны и соответственно придавала уверенность. Вергилий с восхищением писал, что миссией его народа было «parcere subjectis et debellare superbs» («щадить покорившихся и усмирять горделивых»), не задумываясь, что не слишком много доблести в том, чтобы властвовать над теми, кто подчинился, и уничтожать тех, кто не хотел подчиняться.

Поскольку Ганнибал, по существующему мнению, был одновременно величайшим антагонистом Римской империи и главным лидером дискредитированных карфагенян, его портрет дан в довольно своеобразной манере. Это образ мальчика — представителя народа, стремившегося добиться падения Рима. Мальчика, поклявшегося в детстве никогда не забывать о своей вражде. По сути, складывается впечатление, что Ганнибал не совсем по своей воле вовлек свой город Карфаген в войну и начал войну походом по суше, как планировал его отец, к воротам Рима, но не воспользовался единственным шансом, появившимся после победы при Каннах.

Что же еще можно сказать о Ганнибале? Его личная жизнь, в поразительном контрасте с жизнью Александра Македонского, была простой и уединенной. У него была только одна любимая женщина, и он не был корыстолюбивым: в противоположность римлянам он не требовал контрибуций с богатых городов, таких, как Капуя и Тарент, и почти ничего не просил из казны Карфагена.

«Война Ганнибала» была безжалостна с обеих сторон. Ганнибал почти истребил Лациум. Но он не проявлял неумолимости Гамилькара в войне с наемниками. Вероятно, по причине кровавой безжалостности, свидетелем которой он был ребенком, Ганнибал не был жесток! Он не совершил ни одной расправы над пленными и не истреблял жителей покоренных городов, хотя все это было типично для римских войск. Его забота о том, чтобы подобающим образом похоронить поверженных римских военачальников, контрастирует с жестокостью римлян, которые подбросили голову Гасдрубала к ногам карфагенских караульных.

Ганнибал не просил помощи у незримых богов, как Сципион, то ли по убеждениям, то ли из благоразумия. Очевидно, что Ганнибал полагался на собственные силы, и от своей армии он хотел только реальных действий. Но, без сомнения, Ганнибал был величайшим и гениальным полководцем! Он доказал, что обычный человек способен на такое, что и представить себе невозможно. В этом отношении его можно сравнить только с Александром Македонском, которого, впрочем, войска не любили, а вот Ганнибала обожали все!