Доктор Альмера - Маркиз де Сад

Допрошенный маркиз заявил, что не он автор «Жюльетты», а что действительный автор поручил ему переписать сочинение.

Правительство того времени, во избежание вмешательства общественного мнения, которое могло его стеснить, предпочитало действовать относительно тех, от кого хотело избавиться, административным порядком.

Происходило это так: преступники, а зачастую и невинные, в один прекрасный день исчезали, и никто не вспоминал о них. Судьи продолжали судить, адвокаты — произносить судебные речи, но на их долю оставляли только обвиняемых в общих преступлениях, обвинение и оправдание которых было безразлично для спокойствия государства.

Таким именно путем, административным порядком, маркиз де Сад был заключен в тюрьму Св. Пелагеи 5 марта 1801 г.

В «Памятниках и портретах эпохи Революции» Шарль Нодье рассказывает, что, находясь в тюрьме Св. Пелагеи в 1802 году, он имел случай видеть 27 апреля, на другой день своего прибытия в тюрьму, автора «Жюстины», который собирался уезжать. «Один из заключенных, — рассказывает он, — встал рано, так как должен был отправиться в Бисетр, о чем его предупредили. Мне бросилась в глаза его тучность, которая стесняла движения и, видимо, мешала ему проявлять ту грацию и изящество, которые сквозили в его чертах и в общем характере манер и разговора. Его усталые глаза сохранили некоторый блеск, и время от времени в них сверкала какая-то искорка. Он только прошел мимо меня. Я припоминаю, что он был вежлив до приторности, умилительно приветлив и почтителен».

Эта дородность после заключения доказывала, что де Сад недурно чувствовал себя во время своего нового ареста. В действительности же, с тех пор как его «убрали», по меткому выражению префекта Дюбуа, он не переставал жаловаться. Несчетное количество раз он молил о своем освобождении, клятвенно уверяя (клятвы у него были дешевы), что не он автор «Жюстины»,[12] за которую, по его мнению, пострадал.

В ответ на обвинения и жалобы его перевели в Бисетр.

Бисетр, известный во время королевского правительства под названием «Бастилия для сброда», был, собственно говоря, в 1801 году тюремной больницей с тремя тысячами заключенных, молодых и старых, честных и преступных, больных и здоровых. Больных было большинство.

Паралитики, эпилептики, буйные, сумасшедшие, хронические, венерические и проч. представляли печальную, отталкивающую картину.

Помещение де Сада в эту больницу было равносильно признанию его душевнобольным.

Некоторые из его выходок подтверждали это мнение.

Рассказывали, что в Бисетре он занимался тем, что бросал в грязь розы, за которые платил страшно дорого.[13]

Имея под видом больного относительную свободу, он воспользовался этим, чтобы учить безнравственности окружавших его людей, очень способных к этой науке. Так как его ученики уж чересчур живо заинтересовались его уроками, то оказалось необходимым перевести его в Шарантон.

В то время был особый род больных, «государственные сумасшедшие», т. е. люди, которым приписывали умственное расстройство просто за то, что они беспокоили или стесняли правительство. В «Исторических заметках» Марка Антония Бодо, бывшего депутата Законодательного собрания, упоминается о подобных сумасшедших и о наказаниях, которым их подвергали с целью вернуть рассудок.

Указав на жертв произвола, Бодо останавливается на де Саде. «Он автор многих произведений, — говорит он, — чудовищно непристойных. Это был, несомненно, судя по его сочинениям, теоретически развращенный человек, но не сумасшедший.

В нем были все признаки нравственной испорченности, но не безумия; ум его был односторонен, но его сочинения указывают на большую его начитанность по древней и современной литературе, которую он усвоил, так как задался целью доказать, что беспутство освящено примерами греков и римлян.

Этот род исследований безнравствен, но чтобы довести их до конца, надо обладать умом и способностями; между тем де Сад облек их в форму романов, в которых проводятся безнравственные доктрины в строгой системе — безумный не в состоянии был бы этого сделать».

Монастырь Шарантона, куда по просьбе своего семейства помещен здоровый или сумасшедший маркиз де Сад, был преобразован в «Больницу милосердия» Директорией…

Директором этой больницы был назначен г. де Кульмье…

Де Кульмье применял к душевнобольным теории, почти современные. Он устраивал спектакли, танцы и даже фейерверки. В маркизе де Саде он нашел драгоценного сотрудника.

Несомненно, в Шарантоне было лучше, чем в Венсене и Бастилии.

Маркиз де Сад был переведен в этот образцовый дом 27 апреля 1803 года. Префект полиции поручил гражданину Бушону препроводить его туда, а семейство де Сада, как и префект, поручило де Кульмье наблюдать, чтобы он не имел ни с кем никаких сношений. Как сообразительный человек, директор не преминул извлечь пользу из этих опасений и потребовал за своего нового пациента плату, соответственную заботам о нем и тем предосторожностям, которые надо соблюдать в отношении его.[14]

Хотя условия жизни де Сада были очень хороши и с ним обращались не как с заключенным, а как с больным, он, однако, не преминул вступить в открытую войну с директором больницы.

В письме к нему от 20 июля 1803 года, спустя два месяца после его поступления, он в несдержанно-резких выражениях жалуется на обращение с ним г. де Кульмье и заканчивает письмо следующей фразой: «Вы, видимо, не понимаете, что Ваше поведение в отношении меня уподобляет Вас самому негодному лакею». Нет сомнения, что такого почтенного человека, как Кульмье, никто до тех пор не дерзал сравнивать с лакеем. Его изумление было равносильно негодованию.

Вместе с тихими больными, покорившимися своей судьбе, в Шарантоне были и сумасшедшие, страдающие манией преследования, и заключенные, которые мечтали освободиться. Они интересовались политическими событиями.

Учреждение Империи породило в них надежды, еще более укрепившиеся под влиянием четырех статей сенатского постановления от 28 флореаля XII года (18 мая 1804 года).

Сенатом была образована комиссия из семи членов, выбранных из его среды, для исследования правильности арестов, произведенных согласно 46-й статье Конституции, и того обстоятельства, все ли задержанные лица были представлены в суд в течение десяти дней с момента их ареста.

Комиссия эта получила название «Сенатская комиссия о личной свободе».

Все лица, задержанные, но не преданные суду в течение десяти дней после их ареста, могли обращаться непосредственно лично и через своих родных, через поверенных или же путем петиции в комиссию.