Елена Морозова - Маркиз де Сад

Тем временем мадам де Монтрей никак не могла решить, каким образом восстановить status quo. С одной стороны, надо вызвать Донасьена в столицу (добровольно отправиться в Эшофур он не согласится), где в вихре развлечений он наверняка забудет теперешнюю прелестницу. С другой стороны, никто не может точно сказать, как долго еще продлится их роман и сколько денег на него уйдет. А кредиторы уже зашевелились, и стоит только де Саду или Рене-Пелажи оказаться в Париже, как они дружно на них накинутся. Председательша же слишком хорошо знала, кому предстоит улаживать дела с кредиторами… Поэтому она просит аббата попытаться разлучить любовников и задержать Донасьена в Провансе, ведь «его присутствие здесь покоя… не добавит: он пожелает хотя бы из вежливости жить вместе с женой, но тут его станут преследовать кредиторы и он наделает новых долгов; а если ему прискучила его любовница, он заведет новую».

Вкусив свою долю развлечений, организованных племянником, и, как полагают, развлечений не слишком пристойных, аббат устыдился и принялся, как умел, воздействовать на Донасьена. Надо полагать, случилось это в то время, когда ветреному «мальчику» Ла-Кост наскучил, и в конце лета 1765 года Донасьен тайно возвратился в Париж и поселился у Бовуазен, прибывшей вместе с ним также без всякой огласки. Положение у Донасьена было сложное: во-первых, он не мог допустить, чтобы о его приезде узнали мадам де Монтрей и Рене-Пелажи, находившиеся в это время в Эшофуре, а во-вторых, его преследовали не только парижские, но и провинциальные заимодавцы. Чтобы спасти любовника от долговой ямы, Бовуазен совершила необычный для дамы полусвета поступок: продала свои драгоценности и дала Донасьену в долг при условии, что он станет выплачивать ей небольшую ренту.

Расплатившись со срочными долгами, Донасьен, наконец, отправился к семье в Эшофур, где жена встретила его восторженно, а теща сдержанно. Если бы не столь сильная привязанность дочери к своему супругу, она бы наверняка высказала зятю все, что думала о его поведении, а главное, о его постоянно возрастающих расходах. Но, не желая омрачать дочери ее радость, она всего лишь пообещала зятю сделать все возможное, чтобы к ноябрю раздобыть денег для уплаты его долгов, не трогая причитающийся супругам капитал.

Едва хрупкий мир был восстановлен, как в Эшофур пришло известие о выкидыше у Бовуазен, и Донасьен без объяснений помчался в Париж, оставив мадам де Монтрей лгать и изворачиваться, сочиняя причину, по которой супругу дочери понадобилось срочно отбыть в столицу. «Он несчастен, потому что не может полюбить ту, которой должен был бы дарить свою любовь», — справедливо пишет о зяте Председательша.

Но, скорее всего, Донасьен не может любить вовсе: он может только позволять любить себя. Удовлетворяя свое самолюбие, он добивается благосклонности очередной великосветской куртизанки, а затем устраивает ей сцены, если она пожелает с ним расстаться. Так случилось и с Бовуазен. Оправившись после болезни, соблазнительная дамочка начала выходить в свет и мгновенно оказалась в окружении толпы поклонников, готовых заплатить за ее любовь любые деньги. Сделав свой выбор, она дала де Саду отставку. Донасьен мгновенно возненавидел и конкурента, и бывшую любовницу. Разъяренный, он, как обычно, выплеснул ярость на бумагу: «Так вот твое истинное лицо, чудовище! <.,.> Я не стану мстить: ты не стоишь таких трудов. Величественное презрение — вот единственное чувство, кое сердце мое может испытывать по отношению к тебе. <…> Пусть небо уготовит тебе раскаяние, и тогда ты пожалеешь, что заставила меня испытать все удары судьбы! <…> Остатки жалости не позволяют мне повсюду рассказывать о твоем коварстве. Позор и утрата доверия, ожидающие тебя в случае моей нескромности, могли бы отомстить за меня. Но будь спокойна, мое презрение к тебе будет гораздо лучшей местью. Прощай в последний раз. <…> Твой недостойный образ вскоре сотрется в моем сердце». Поистине, от любви до ненависти — один шаг.

Кончина Бовуазен была печальна: из-за склонности к полноте ей пришлось уйти из театра, и она стала держать игорный дом. Но здесь удача не сопутствовала ей, она разорилась и окончила свои дни в Сент-Пелажи. Сведения эти почерпнуты из альманаха светской и литературной хроники под названием «Journal historique et litteraire», который в 1762 году начал издавать друг мадам Дубле и завсегдатай ее литературного салона Луи Ретиф де Башомон. Альманах часто сообщал пикантные сведения из жизни сильных мира сего. Издание прекратило свое существование в 1789 году, так как, по словам Муфля д'Анжервиля, бывшего в то время его главным редактором, после 1789 года все газеты «ударились в эротику». Следует отметить, что издание Башомона сыграло немалую роль в становлении легенды о маркизе-живорезе.

Потерпев фиаско с Бовуазен, де Сад погрузился в пучину наслаждений: менял любовниц как перчатки, приводил в маленькие домики шлюх и устраивал непотребные оргии, посещал притоны и искал счастья в садах Пале-Рояля… Жизнь его была столь деятельной и бурной, что даже инспектор Марэ не успевал отслеживать все его похождения. При этом Донасьен прекрасно ладил с женой, и 27 августа 1767 года у них родился сын, названный Луи Мари. Между делом Донасьен успел съездить в Прованс и проконтролировать начатую им в прошлое посещение реконструкцию Ла-Коста, заключавшуюся, главным образом, в сооружении настоящего театрального помещения, оснащенного по последнему слову театральной техники, а также в переделке нескольких комнат для хозяев замка.

Ни рождение сына, ни увлечение строительством не повлияли на нрав Донасьена, он по-прежнему числился среди «опасных» либертенов и находился под надзором полиции. «Нельзя все время гладить его против шерсти, как обычно делал его отец, он может пуститься во все тяжкие. Только кротостью, снисходительностью и взыванием к разуму можно надеяться наставить его на путь истинный», — предостерегал аббат мадам де Монтрей, зная, что та стремится во всем контролировать поведение зятя. Любезный аббат лицемерил: он прекрасно знал, что чем больше кротости проявляли при общении с его племянником, тем более нагло и высокомерно тот начинал себя вести.

Смерть графа де Сада, случившаяся 24 января 1767 года, потрясла Донасьена. К этому времени граф давно уже жил в Версале совершеннейшим отшельником, писал стихи, воспоминания, рассуждения о женщинах и о любви и, подобно многим состарившимся либертенам, обратился к Богу. Молитва была его единственным утешением. Ни с сыном, ни с женой он отношений не поддерживал, сына именовал исключительно «неблагодарным» и вспоминал о нем с горечью. Есть основания полагать, что до него доходили слухи о похождениях «мальчика», но граф давно уже не имел на него никакого влияния.