Борис Григорьев - Королева Кристина

Общение королевы Кристины с либертинцами привело к достаточно резким изменениям в её взглядах и поведении. Французский дворянин Филипп Бурдон де ла Саль, служивший при дворе Кристины в 1653 году, отмечал отсутствие у неё религиозного чувства, употребление фривольных выражений и наличие циничных оценок в отношении представителей Церкви. Другой современник королевы, кальвинист Сен-Морис, пишет, что Кристина во время проповедей вела себя неподобающим образом: стучала по скамейке веером и играла с собачками. Она полюбила картинки с изображениями обнажённых людей, выражала сомнение в Воплощении Сына Божия, никогда не упоминала Иисуса Христа по имени, а говорила только о Боге. «Эта сказка про Христа очень полезна для римской церкви» — тоже её фраза; она же утверждала, что не боится Бога, что религия — это иллюзия, что Моисей — обманщик и т. п.

Но лучше всех описал Кристину французский посол Пьер Шану. Он опровергает бытующее в некоторых сочинениях мнение, что к моменту перехода в католическую веру Кристина пережила глубокий духовный кризис и вступила на новую стезю очищенной и убеждённой верующей. Католицизм ей нравился только потому, что он допускал с её стороны некоторый интеллектуальный скепсис, который строго осуждался лютеранской церковью. Ей была нужна индульгенция на вольномыслие, и она надеялась получить её в новой вере. Она отказывалась поступиться своими гуманистическими убеждениями и во многом полагалась на собственный разум, который позволял ей на свой лад толковать религиозные догмы.

Глава шестая

СОМНЕНИЯ В ВЕРЕ

…сказка про Христа очень полезна для римской церкви.

К концу 1640-х годов целостная картина мира, полученная Кристиной в годы воспитания и учёбы, начинает рушиться. Слишком много было получено знаний, чтобы королева и впредь могла довольствоваться примитивными и противоречивыми объяснениями лютеранских догматиков. 1643–1648 годы для Кристины — время напряжённых и скрытых от посторонних глаз раздумий, поисков и переоценки ценностей. Несомненно, в лице королевы пропали гениальный конспиратор и актёр — ведь никому из окружающих, во всяком случае шведских придворных, и в голову не могло прийти, что она их обманывает, водит за нос, искусно притворяется и живёт своим внутренним миром, таким далёким от действительности.

Всё началось с религии. Однажды придворный проповедник нарисовал такую страшную картину Судного дня, который ждёт каждого человека после смерти, что на девятилетнюю Кристину напал страх: «…я поверила, что пришёл мой последний час. Я вообразила, что небеса и земля вот-вот обрушатся и погребут меня под своими обломками. Я горько заплакала, потому что думала, что мой конец уже близок».

Выйдя из церкви, принцесса обратилась с вопросом к своему учителю Ю. Маттиэ:

— О чём это он говорил? Почему вы ни разу мне не рассказали об этом страшном дне? Что мне делать теперь? Произойдёт это уже сегодня ночью?

Тот только улыбнулся и сказал:

— Ты попадёшь в рай, но чтобы попасть туда, нужно слушаться своего учителя. Молись Богу и прилежно трудись.

«Это побудило меня к размышлениям, которых я никогда не забуду и которые конечно же были необычными для моего возраста», — пишет далее Кристина.

История с Судным днём скоро повторилась. Она ещё раз услышала проповедь на ту же тему и снова впала от неё в удручающее состояние. И опять она обратилась к Маттиэ с вопросом, когда же ей ждать этого страшного Судного дня.

— Он наступит, наступит, — ответил учитель. — Ты не должна беспокоиться. Одному Богу известно, когда он придёт, но к нему надо быть готовой.

Такой ответ её не успокоил, а скорее озадачил. Теперь недоверие распространилось и на самого учителя. Третий год он вдалбливал ей знания, но на поверку его сентенции оказались пустой болтовнёй. Однажды она всё-таки не вытерпела и спросила его:

— Скажите мне правду! Всё, что рассказывают о религии — ведь это только сказки, как о Судном дне?

Ю. Маттиэ был возмущён до глубины души и строго отчитал ученицу: о таком и думать было грешно, а не то что произносить вслух! И пригрозил принцессе розгами. И как же это на неё подействовало?

— Обещаю никогда больше не спрашивать об этом, — сказала она, глубоко оскорблённая, — но я не хочу розог, и вы все об этом ещё пожалеете![47]

Наставник, адепт прогрессивного учения Я. Коменского, «успешно» загнал проблему внутрь, и спустя восемь лет сомнения проявились снова, только принцесса была теперь намного умнее — не только при выборе собеседника, но и по части формулирования самих вопросов. Как можно совместить церковные догмы с последними достижениями естественных наук? Верно ли, что Земля не является центром мироздания? Правда ли, что есть иные, более крупные миры и что человек — это всего лишь микроскопическое существо, проживающее в захолустной дыре на обочине необозримой и непостижимой для его ума Вселенной? И вообще: как Церковь может претендовать на истину в последней инстанции, если она представляет собой конгломерат разных спорящих между собой сект, утверждающих, что только одна из них представляет правильное учение? Если в лютеранской церкви Швеции нет единства, то, значит, она не может олицетворять истину. Что бы там ни говорили о других религиях, но лютеранская церковь не может быть истинной.

Свои, шведские, лютеране не в состоянии дискутировать с ней на эту тему, и она начинает исподволь выспрашивать иностранцев. С ними она чувствует себя увереннее, ибо её вопросы никакого удивления у них не вызывают. Благодаря этим беседам мы и знаем о внутреннем кризисе королевы Кристины.

Она приходит к выводу, что все утверждения церковников — это сплошная выдумка, обусловленная сугубо политическими соображениями, рассчитанными на то, чтобы держать несведущих людей в заблуждении. Она верит в Бога, но сомневается в христианском учении, особенно в части воплощения Сына Божьего, спасения, воскресения и других церковных догм. «Я не верила в религию, в которой была воспитана… — напишет она потом в автобиографии. — Но когда я стала более взрослой, я создала для себя собственную религию в ожидании той, которую мне дал Ты (Бог. — Б. Г.) и к которой я по своей природе имела сильную склонность».

Кристина на первых порах знала о католицизме не очень много, но уже в девятилетием возрасте её воображение поразили три вещи, а именно: католицизм освобождал мирян от обязательного чтения Библии, поощрял безбрачие и учил верить в чистилище. Однажды у неё вырвалась такая фраза: