Тамара Солоневич - Записки советской переводчицы

Горбачев и Слуцкий распорядились о том, чтобы был заказан лавровый венок и делегатов повезли на могилу 26 расстрелянных бакинских комиссаров. Это, так сказать, местные большевицкие герои. Старик Лэтэм — председатель делегации и ее секретарь Смит торжественно возложили венок на могилу, а перед этим делегация должна была выслушать речь секретаря областного комитета партии о героизме этих комиссаров и о их гибели от пуль английских капиталистов.

Потом группу желающих повезли покататься на катере по Каспийскому морю, а вечером, вся делегация посетила женский тюркский клуб. Этот клуб очень интересовал англичанок, так как на перегоне Тифлис-Баку Слуцкий часа два втолковывал им достижения советской политики в области раскрепощения женщины магометанских национальных меньшинств. И хотя на улицах Баку мы несколько раз видели женщин в паранджах, с совершенно закрытыми черными покрывалами лицами, здесь, в клубе, нас встретили тюркские женщины, конечно, без чадры и конечно с довольными и улыбающимися лицами. Заведующая — местная коммунистка — сделала доклад об ужасах и гнете царского режима и о любви и преданности азербайджанских женщин советской власти, которая-де их раскрепостила и дала им свободу и счастье. Англичане сочувственно улыбались. И все данные и цифры были ими тщательно занесены в блокноты, что и требовалось доказать. О культурном значении большевицкого раскрепощения женщины Востока было много написано в советской и в заграничной печати. На деле раскрепощение это произошло, главным образом, не вследствие пропаганды, а вследствие перманентного процесса раскулачивания всего населения российского, в том числе и национальных меньшинств. В связи с общим обнищанием, женщине Востока, наравне с остальными русскими женщинами, пришлось идти на заводы и фабрики, а мужчине Востока не под силу стало содержать по нескольку жен. Таким образом советский режим, даже и без всякой пропаганды, неминуемо ликвидировал бы и многоженство и закрепощение восточной женщины. Что же касается паранджи, то мы являемся свидетелями ее упразднения и в таких далеких от большевизма странах, как Турция и Албания.

А Кемаль-Паша не только, что паранджу, а даже и феску ухитрился снять. Жизнь берет свое.

После клуба был устроен банкет. На сей раз среди «товарищей» было много кавказцев, но и много и чистокровных русских. Пили преимущественно коньяк, какой то очень душистый и крепкий коньяк — четыре звездочки. Когда делегация уезжала, нам принесли в вагоны несколько ящиков этого коньяка на дорогу и в подарок. Даже мне удалось получить для мужа несколько бутылок у Боярского, так что когда мы вернулись в Москву, наши знакомые приезжали специально к нам в Салтыковку, чтобы угоститься этим замечательным коньяком и посмаковать его. Такого коньяка в Москве нельзя было достать ни за какие деньги.

Здесь на бакинском банкете мне пришлось впервые познакомиться с пресловутой большевицкой кровожадностью. Подвыпивший секретарь партийного комитета произнес очень резкую речь против английского правительства и стал допытываться у наших англичан, почему это они до сих пор не казнили своего короля. Остальные «товарищи», все на большом взводе, стали хором выкрикивать:

— Крови! Крови! Крови!

Как ни пьяны были наши делегаты, они все же не утратили типичной английской респектабельности, которая в первую очередь выражается в уважении к королю. Оба английских коммуниста, как отрясшие от своих ног всякую английскую традиционность, стали добиваться от своих социал-демократических коллег более или менее ясного ответа, но те упорно отмалчивались, а некоторые из них даже стали протестовать. Могло бы кончиться скандалом, если бы совершенно пьяный Уолтон не стал петь шутливое завещание алкоголика:

And when I die, and when I die,Dont burry me at all,Just put my bonesIn alcohol.Put a bottle of wineAt my head and my feetAne then I knowMy bones will keep.[22]

«Обработка»

Наконец, после еще двух митингов и осмотра школы на нефтяных промыслах, где англичане были поражены убогостью классов и отсутствием на стенах каких бы то ни было учебных пособий, карт, диаграмм, и проч. — делегация села в поезд, который должен был теперь идти без задержек три дня и четыре ночи до Москвы. Еще в Баку, накануне отъезда, Горбачев позвал Софью Петровну и меня к себе в номер. Там уже сидел Слуцкий.

— Ну, товарищи переводчицы, довольно погуляли. Теперь пора и за работу.

Я недоуменно посмотрела на Софью Петровну. Но у той было, как всегда, совершенно невозмутимое выражение лица. Как я уже говорила, выдержка у Софьи Петровны была удивительная, она никогда не выходила из себя, никогда не повышала голоса и, может быть, именно это свойство так и импонировало большевикам.

— Теперь, значит, пора составлять резолюцию. Текст у нас уже выработан, надо его перевести на английский и все эти три дня посвятить тому, чтобы делегаты ознакомились как следует с текстом и чтобы во что бы ни стало резолюцию эту перед отъездом в Англию подписали. Всякие песни и разговорчики теперь надо отставить. Поняли, товарищ Солоневич?

— Почему вы это специально ко мне обращаетесь, товарищ Горбачев?

— Да потому что вы там в вашем вагоне все больше на неполитические темы разговариваете. Не для того вас посылали, чтобы развлекаться, пора и поработать. И предупреждаю, если делегаты не захотят подписать резолюции, отвечать будете вы — переводчицы.

— Но позвольте, товарищ Горбачев, сколько раз делегаты хотели именно с вами побеседовать, ведь для них мы не авторитет, а только обслуживающий персонал. А вы всегда отвечали, что у вас времени нет. Теперь же всю ответственность на нас возлагаете.

— Прошу не разговаривать. Ознакомьтесь с текстом резолюции и дайте свои дополнения.

Софья Петровна взяла одну копию текста, я — другую.

Если вам попадутся в руки советские газеты того времени, т. е. с 1925 приблизительно по 1929 год, вы прочтете в номерах, следующих за первомайскими и октябрьскими торжествами, длиннейшие резолюции то одной, то другой иностранной рабочей делегации, покидающей пределы СССР. Мне всегда было странно читать их. Текст их обычно похож, как две капли воды, на текст следующей или предыдущей делегации. Везде говорится о том, что, покидая страну победившего пролетариата, делегация уносит самые светлые впечатления о виденном и слышанном. Что условия труда, социального страхования, зарплаты, несравненно улучшились по сравнению с царским временем, что советская власть ведет русский народ к прогрессу, что постановка детских ясель, детских садов и просветительных учреждений не оставляет желать лучшего и пр. Делегаты благодарят за радушный прием и обещают рассказать в капиталистических странах всю правду о Советском Союзе.