Юрий Ленчевский - Сталинский СМЕРШ. Лучшие спецоперации военной контрразведки

НАЧАЛЬНИК ШТАБА ИСТРЕБИТЕЛЬНЫХ БАТАЛЬОНОВ УНКВД МО ПОДПОЛКОВНИК ФИЛИППОВ

Но штаб 12-го армейского корпуса немцев никогда не дислоцировался в Угодском Заводе, а находился с 24 октября по 24 декабря 1941 г. в Тарутино. В Угодском Заводе с 23 по 24 ноября находились подразделения службы тыла 263-й пехотной дивизии 12-го армейского корпуса.

Наши потери в бою составили 18 человек убитыми. Цель операции, по свидетельству ее участников, состояла в вывозе с оккупированной территории родственников Г.К. Жукова. Их удалось спасти.

Некоторые документы, казалось, были списаны с передовых статей «Правды». Увлекался мифотворчеством и Петр Васильевич Федотов, а вот у Александра Михайловича Белянова[11] документы за его подписью — правдивые.

Документы же ГУКР СМЕРШ отличались правдивостью. Были деловиты, без эмоций.

Некоторые лица, готовившие документы, будучи в Особых отделах, грешили на бумаге. Но во время службы в СМЕРШ уже не допускали вранья. Те же люди.

Почему? Этим Сумцов поделился с начальником курса, боевым офицером в звании лейтенанта.

— Люди те же, но тогда время было другое, — ответил курсовой офицер.

О жестоких репрессиях тридцатых годов в школе СМЕРШ ничего не говорили. Будто их и не было. Незаконность репрессий Сумцову даже в голову не приходила. Он тогда считал: если человек был арестован, то значит, того заслуживал. Он враг.

«Дорогой, милый Костик!

Не знаю, дойдет ли до тебя мое послание. Найдет ли тебя… Надеюсь.

Радуюсь успехам нашей Красной Армии. Гонит немцев. Коротко о себе: живу одна, родители еще на Урале, хотя многие из эвакуации уже возвращаются в Москву. Я продолжаю свою учебу и в инязе. Хожу на занятия. Жду письма!

Целую крепко. Твоя Ирма».

Сумцов читал письмо и не верил своим глазам. Письмо Ирмы было неожиданным. Для него это приятная неожиданность. Он несколько раз прочитал короткое письмецо. Даже понюхал его. Ему казалось, оно должно благоухать.

Константин тут же написал Ирме, с нетерпением ждал от нее ответа.

Следующее письмо от Ирмы порадовало Константина не меньше первого.

«Дорогой Костик!

Милый мой! Рада безмерно. Ты жив, здоров.

В те ужасные октябрьские дни потеряла тебя и вот нашла! Еще раз радуюсь этому, радуюсь! А еще радостно от того, что наши гонят немцев. Захватчики получают по зубам.

Для меня Гитлер — единица измерения зла. Придет день, и он получит по заслугам за все свои деяния.

Немного завидую тебе, что находишься в Ленинграде. Для меня этот город — величественная страница нашей истории. А ленинградцы — герои!

Надеюсь на скорую нашу встречу. Жду ее с нетерпением. Жду!

Можешь ко мне обращаться просто «И».

Целую крепко. Твоя «И».

Город Ленинград и его жители навсегда остались в памяти Константина Сумцова. Ленинград был, безусловно, ни с чем не сравнимый город. В нем господствовала особая, отличавшая этот город культура. В этом, очевидно, сыграла свою роль старая петербургская интеллигенция. Конечно, много, очень много ленинградцев нашли вечный покой на Пискаревском и других кладбищах.

Занятия в школе СМЕРШ, приобщение к культурноисторическим ценностям Ленинграда обогатили Константина Сумцова профессионально и духовно.

Во время учебы в Ленинграде Константин узнал и о другой, мрачной стороне жизни ленинградцев. Были случаи каннибализма. Их было сотни. Изобличенные в каннибализме лица получали свое по заслугам. Среди ленинградцев, поразивших мир стойкостью и мужеством, были люди разные. Обезумевшие от голода и кошмара блокады умирающие горожане и откровенные шкурники, стяжатели, предатели, спекулянты. Как говорится, кому война, а кому она — мать родная. Находились такие, кто строил свое благополучие, обогащался за счет несчастных ленинградцев. Одна известная актриса за бесценок приобретала у голодающих шедевры известных художников.

Три месяца учебы в Ленинграде для Константина Сумцова пролетели как один день. Он ехал в Москву. С нетерпением ожидал встречи с Ирмой.

И вот они встретились. Она обхватила его шею руками, прижалась к его щеке. Целовала его, целовала. А затем прижалась, словно хотела раствориться в нем.

Константин с горечью вспоминал те октябрьские дни сорок первого в столице, когда после нескольких встреч неожиданно Ирма исчезла. Она не только не пришла на свидание, но просто пропала. Оборвались ниточки, связывающие Сумцова с девушкой. Все попытки влюбленного отыскать свой предмет оказались неудачными. Ее телефон в коммунальной квартире, где она жила, не отвечал, а когда он все же дозвонился — сказали, что такая больше здесь не живет. Костя примчался по адресу ее жительства, но лишь услышал от Ирминой соседки, пожилой женщины:

— Съехала она.

— Куда?

— Сие, молодой человек, мне неведомо.

«В чем дело?» — недоумевал Константин. Досадовал, что не имел достаточных данных, которые помогли бы ему разыскать девушку.

После первых мгновений радостной встречи у Константина с языка сразу сорвалось:

— Ирма, что тогда произошло? Куда ты исчезла так внезапно, неожиданно?..

Она молчала. Молчание затянулось. Окинув взглядом его всего, с ног до головы, девушка, видимо, решилась сказать правду.

— Неожиданно, говоришь, — тихо начала она, — для меня это не было неожиданным… Меня оставляли в подполье на случай захвата Москвы немцами. Под именем Ирма. Костик, больше меня Ирмой не называй.

— А как?

— Ира я. А фамилия моя Лазаревская настоящая. Я Ирина Лазаревская.

— Не могла предупредить?

— Ты что? — спросила удивленно. — Не могла!

Ирине-Ирме Лазаревской была уготована немаловажная роль в подполье, создаваемом на случай сдачи столицы врагу. Это было особое подполье на тот случай, которого не должны были допустить. И была она не Ирма, а просто Ира. За то, чтобы оставить ее в подполье, говорило многое. Красивая, волевая, владеет немецким языком, осталась в Москве одна, родители — научные сотрудники одного из столичных НИИ — эвакуировались. Для легендируемой биографии Иры удачной оказалась и ее фамилия — Лазаревская. Чекисты старались сохранить без изменения биографию человека, направляемого на нелегальную работу. Руководствовались принципом — старайся говорить правду, и тогда тебе не придется многое запоминать.

Дело в том, что бывший проректор Санкт-Петербургского университета профессор Николай Иванович Лазаревский был арестован за участие в боевой Петроградской (контрреволюционной) организации — во главе которой стоял профессор Владимир Николаевич Таганцев. Н.И. Лазаревский был расстрелян в августе 1922 г. (По этому процессу был расстрелян поэт Н.С. Гумилев)[12].