Борис Викторов - Без грифа «Секретно». Записки военного прокурора

Миронов не устраивал троцкистов, и в разгар наступления под благовидным предлогом повышения в должности фактически был снят с командования объединенной группой войск 9-й армии.

Миронов получил приказ принять командование Особым корпусом. При этом ему было сказано, что корпус находится в полной боевой готовности. Каково же было его негодование, когда он на месте увидел, что никакого корпуса нет. Миронов считал своим долгом доложить об этом В. И. Ленину и М. И. Калинину. 24 июня он телеграфировал им: «Назначая меня комкором особого, Реввоенсовет Южного фронта заявил, что этот бывший экспедиционный корпус силен, что в нем до 15 тыс. штыков, в том числе до 5 тыс. курсантов, и что это одна из боевых единиц фронта. Если такие сведения даны Вам, то я считаю революционным долгом донести о полном противоречии этих сведений с истинным положением вещей. Я нахожу это недопустимым, ибо… закрываем глаза на действительную опасность… Докладываю, что корпус имеет около 3 тыс. штыков».

Вскоре Миронова вызвали в Москву. 8 июля он был принят В. И. Лениным. На приеме присутствовали М. И. Калинин и комиссар по казачьим делам М. Я. Макаров. Около двух часов продолжалась дружеская беседа. Владимир Ильич внимательно ознакомился с докладом Миронова, в котором тот излагал свою стратегию и тактику по отношению к казачеству. Филипп Кузьмич сказал, что он «глубоко убежден в том, что казачество не так контрреволюционно, как на него смотрят».

Заручившись поддержкой руководителей Советского государства, Филипп Кузьмич с радостным настроением возвратился в Саранск, где находился штаб формируемого им Особого Донского корпуса. Для комплектования корпуса Миронов решил прежде всего использовать уроженцев Дойской области, бежавших от Деникина. С этой целью он обратился с воззванием «К беженцам Донской области»: «В прошлом году многих из вас красновская контрреволюционная волна заставила оставить родные степи и хаты. Много пришлось пережить и выстрадать. Обратный революционный шквал в январе растрепал кажущуюся мощь красновщины, и то, что он завоевывал долгими месяцами и ценою десятков тысяч тел обманутого казачества, пришлось сдать в течение двух-трех недель. Вы вернулись в свои углы, правда, разоренные, но все-таки в свои. В своей же хате и дым сладок.

Наша расхлябанность и разнузданность создали генерала Деникина и вновь пришлось всем нам искать убежища в чужих краях. Но этот второй раз и будет разом последним. Если одолеет генерал Деникин — спасения никому нет».

Филипп Кузьмич призывал всех казаков: «…невзирая на свои годы, лишь бы были крепкие руки, да меткий, верный глаз, все под ружье, все под Красное знамя труда, которое вручает мне сегодня революция. Только дружным усилием и натиском, только дружным откликом на мой зов мы сломим тех, кто изгнал нас. Только тогда мы, а не они, прислоним их к стенке».

Донцы горячо откликнулись на призыв своего земляка.

Ф. К. Миронов написал В. И. Ленину большое письмо, в котором резко критиковал отдельных партийных работников, проводивших неправильную, осужденную впоследствии партией линию сплошного «расказачивания».

Миронов значительно раньше понял, какую опасность таила в себе политика «расказачивания», и выступил против нее, за что подвергся травле со стороны тех, кто ее проводил на местах.

Письмо Владимир Ильич не получил. Формирование корпуса прекратилось. Травля Миронова усилилась. Распространялись провокационные слухи о якобы готовившейся им измене. Посыпались доносы о том, что Миронов опасен, что это новый атаман Григорьев, который выступит против Советской власти, как только закончит формирование корпуса.

Тем временем генерал Деникин рвался к Москве. 10 августа Мамонтов, прорвав фронт, пошел по тылам советских войск, 18 августа он занял Тамбов, через десять дней — Козлов, откуда эвакуировался штаб Южного фронта. Одновременно с прорывом Мамонтова генерал Кутепов занял Курск. Враг без остановки двигался к Москве.

В это тяжелое для Республики время Ф. К. Миронов потребовал отправить его с наличными силами на фронт. Настойчивость Миронова в той сложной и напряженной обстановке еще больше вызвала недоверие к нему.

23 августа в 2 часа член Реввоенсовета Республики И. Т. Смилга срочно вызвал Миронова к прямому проводу и потребовал объяснений. «Я получил сведения, — сказал Смилга, — что вы собираетесь выступить со своими частями на фронт без ведома Южного фронта… Я категорически настаиваю, чтобы вы своими несогласованными действиями не затрудняли бы наши армии».

Ф. К. Миронов ответил: «В создавшейся вокруг меня атмосфере я задыхаюсь. Фронт определенно нуждается во мне. Никакого осложнения я на фронт не принесу, а принесу только моральную поддержку и силу штыков дивизии. Я согласен влиться с сотней преданных мне людей в родную мне 23-ю дивизию, но лишь бы не переживать тех душевных мук, которые преследуют меня с 15 июля. Моя платформа ясна: борьба с Деникиным и буржуазией… Изменником революции я не был и не буду… Если вы, тов. Смилга, имеете чутье государственного человека, то я тоже категорически настаиваю не препятствовать мне уйти на фронт, только там я буду себя чувствовать удовлетворенным».

Это выступление в исторической литературе известно как «мятеж полковника Миронова». В специальном воззвании «к войскам Донского корпуса» И. Т. Смилга писал, что «Миронов изменил революции и Советской власти… На словах он защитник социальной революции, на деле он такой же предатель, «как Григорьев и Махно. Ему был послан приказ не двигать войска из Саранска с предупреждением, что, в случае неповиновения, он будет объявлен предателем. Вместо исполнения воинского долга он повел свои части против советских войск. Заявляю вам: «Миронов предатель и изменник делу революции и объявляется вне закона».

Смилга приказал войскам Донского корпуса «немедленно вернуться в Саранск и приступить к исполнению своих обязанностей. Мятежника Миронова живым или мертвым доставить в штаб советских войск».

Позже Смилга признал, что он был не прав. Правда, он всю вину свалил на командование Южным фронтом. «Можно смело сказать, — писал он, — что если бм не было сделано ряда политических и организационных промахов со стороны Юж-фронта, мироновского мятежа не было бы».

Однако страсти продолжали разгораться. Мнительный Миронов потерял надежду получить разрешение выступить с корпусом на борьбу с Деникиным, решил действовать вопреки приказу командования фронтом.

24 августа Особый Донской корпус под командованием Миронова, имея в своем составе «четыре тысячи человек, из них около двух тысяч вооруженных, тысячу коней, два орудия и около десяти пулеметов», покинул Саранск и двинулся на юг к линии фронта.