Вальтер Хаген - Фальшивомонетчики Третьего рейха. Операция «Бернхард»

— Этот Фрайслер[48] просто свинья.

Некоторым моим друзьям, на которых пало подозрение гестапо, Кальтенбруннер спас жизнь, прекратив расследование.

В противоречивом его характере имеются и определенные черты симпатии. Он видел недостатки системы, которой служил, и довольно часто высказывал критические замечания, однако остался верным Гитлеру до самого конца (в ходе моего дальнейшего повествования я приведу характерный пример этого). Это его легковерие оказалось сильнее здравого смысла, так что Кальтенбруннер даже не предпринял ни единой попытки отойти от режима. В этом, по всей видимости, заключается его трагическая вина, так как никто другой в Германии не обладал такой, как у него, возможностью сделать решительный поворот в судьбе страны.

Как бы то ни было, но назначение Капьтенбрун-нера на должность шефа РСХА на мне отразилось позитивно. Когда Шелленберг рассказал шефу гестапо Мюллеру, что я — «интимный друг» их нового начальника, предубеждение того против меня тут же улетучилось. Этот хладнокровный и весьма расчетливый человек, не имевший моральных принципов, заботившийся лишь об укреплении своего властного аппарата и нисколько не интересовавшийся вопросами идеологии, рьяно служивший нацистскому режиму, пригласил меня к себе в кабинет, проявив величайшее дружелюбие и внимание. Во время нашей беседы он мне дал «доверительно» прочитать копию моей характеристики, которую он якобы написал еще в начале года. Из нее следовало, что я всегда был «истинным национал-социалистом», беспрекословно выполнявшим все приказы и обладавшим всеми качествами, которые требуются хорошему сотруднику секретной службы. Естественно, это была фальсификация и к тому же грубая, которую Мюллер, чего доброго, приобщил задним числом к моему делу.

В начале 1943 года я находился опять в VI управлении РСХА в Берлине. Подчинялся я непосредственно Шелленбергу, со стороны которого никаких подвохов не ожидал. А вскоре уже имел в действительности подход к Кальтенбруннеру, хотя, честно признать, инициатива исходила более от него. Оказавшись в Берлине, новый шеф чувствовал себя вначале не совсем уверенно. Будучи окруженным старыми сотрудниками полиции и СД, относившимися к нему неприязненно и даже недоверчиво, он поспешил опереться на тех немногих австрийцев, которые имелись в главном управлении имперской безопасности, полагая, что уж на земляков-то он может рассчитывать.

Со временем я мог даже оказывать на Кальтенбруннера определенное влияние. Вместе с тем мне представилась возможность узнать его поближе. Он не был пропитан злом как Гейдрих и не являлся хладнокровным чудовищем, испытывавшим внутреннюю потребность творить зло. Конечно, и на Кальтенбруннере лежит много вины, но взвалил-то он ее на себя из-за собственной пассивности и податливости распоряжениям и указаниям, шедшим сверху и от различных влиятельных лиц, а не по своей инициативе и не из-за слишком активной деятельности. Естественно, это не снимает с него вины, но более объективный суд, нежели нюрнбергский, мог бы найти и смягчающие обстоятельства. К ним, в частности, относится то, что он довольно часто отводил от подсудимых смертные приговоры.

Встретили меня на моем новом рабочем месте в VI управлении на Беркаэрштрассе в районе Шмаргендорф Берлина не слишком приветливо. За мной так и ходила репутация «оппозиционно настроенного австрийца». А моя критика решений, принимавшихся «на самом верху», вызывала у многих моих коллег по работе чуть ли не ужас. К счастью, находились и другие, не желавшие слепо следовать за Гитлером в пропасть. Гитлер если и не знал точно, то догадывался об этом. В 1944 году, гневно отклонив одно из моих предложений, он сказал недовольно Кальтенбруннеру:

— В вашем управлении внешней разведки у меня не меньше противников, чем в ведомстве Канариса.

Это было, конечно, преувеличением, но в VI управлении действительно росла критика государственной политики, в том числе и распоряжений самого фюрера, хотя и без прямого упоминания «его священной особы». Такое положение вещей может быть подтверждено документально, ибо, несмотря на приказы об уничтожении документации и других секретных материалов в конце войны, кое-какие архивные дела все же сохранились.

После краткого ознакомления с делами я совершил поездку по своему региону, посетив страны европейского Юго-Востока и Балканы, завернув под конец в Италию. Эти страны, за исключением Италии, и ранее входили в ведение отдела, который я теперь возглавил. Поскольку ватиканский реферат был передан мне по моему требованию, руководство передало мне и всю Италию, что явилось для меня большой неожиданностью. Собственно говоря, немецкая секретная служба в Италии была, по образному выражению, в самом зачаточном состоянии, так как Гитлер, сделав галантный жест, к которым иногда любил прибегать, запретил вести разведывательную деятельность в стране «своего большого друга Бенито Муссолини». Мои предшественники строго придерживались этого указания. Поэтому из Италии поступали очень скупые сообщения. Информация о партнерах по оси приходила в основном из других стран и черпалась из донесений полицейских атташе.

В Риме я встретился о неким Греблем. Он еще раньше работал на нелегальную эсэсовскую разведку в Тироле, поставляя сведения об итальянских укреплениях на перевале Бреннер. Я знал его уже давно, так как он сидел в Инсбруке, представляя интересы нашего управления, и по-прежнему вел пристальное наблюдение за Италией. В Риме он проинформировал меня без прикрас о слабых позициях немецкой секретной службы в Италии, обратив мое внимание на то, что полное отсутствие достоверной информации о том, что происходит в руководящих фашистских кругах, может иметь опасные последствия для немецкой политики и дальнейшего хода войны. Из-за известного приказа фюрера он и сам не мог заниматься здесь разведывательной деятельностью, чего настоятельно требовала обстановка. Вместо этого Гребль был задействован в «операции Бернхард», по линии которой и разезжал по Италии. Но даже и эта акция в последнее время стала терять свой размах, поскольку Шелленберг опасался любых срывов.

Глава 4

Фридрих Швенд — алиас Вендиг

Имперский министр экономики Функ[49] выступил 19 мая 1943 года с докладом перед руководством НСДАП в Берлине по вопросам управления, организации, мощностях и резервах немецкой военной промышленности с учетом оккупированных европейских стран. Он остановился, в частности, на задачах и объемах производства военно-промышленного комплекса, включая такие аспекты, как сырье, его переработка и распределение по отраслям промышленности, ремесел и торговли, упомянув принимавшиеся меры, направленные на упрощение организации немецкой экономики и повышение эффективности ее управления. В заключение он остановился на англо-саксонских финансовых проблемах, основу которых, по его мнению, составляли глубокие противоречия между Англией и Соединенными Штатами, проявляющиеся во все большей степени в их экономической и финансовой политике. Если Великобритания, почти полностью лишившаяся в результате войны своих золотых запасов и иностранных капиталовложений, судорожно пытается хоть что-то спасти, то Америка грубо и почти неприкрыто ставит свою финансовую политику на службу монополистического захвата мировых рынков, начав использование громадных золотых запасов и вывозя капиталы за рубеж. Перед Германией же стоят более важные задачи на послевоенное развитие, чем подключение к решению этих финансово-экономических англосаксонских проблем. Ценность любой валюты обеспечивается национальной экономикой, производительностью труда и ее собственной независимостью. Успех немецкой финансовой политики обусловлен твердым управлением экономикой, сбалансированным соотношением денег и товаров в народном хозяйстве и доверием народа к государственному руководству, что является по сути дела важнейшей и определяющей составляющей. «Мировая валюта» столь же мало жизнеспособна, как и использование воляпюка или эсперанто в качестве мирового языка. После победоносного окончания войны немецкая рейхсмарка приобретет мировое значение, которое она уже имеет в Европе. Английская «мировая экономическая валюта» или же американская «мировая золотая валюта», говоря по-другому — доллары, являются реквизитами прошлой эпохи, не выдержавшими испытания временем и вызвавшими хаос в мировой экономике, а посему не должны возвращаться. Примечательно, что англо-саксонские капиталистические державы для устранения собственных трудностей все в большей степени начинают использовать в своей экономической политике национал-социалистские методы, которые до последнего времени ими резко осуждались. Поскольку Германии удалось своими собственными силами, используя собственные методы, успешно преодолеть хаос, вызванный теми же англо-саксонскими державами, ранее господствовавшими в мире, ее обвиняют теперь в «экономической агрессии». Если бы англо-саксонские страны подчинились этой «агрессии», они избавили бы мировую экономику от собственного неизлечимого кризиса и позволили установить порядок, в результате чего была бы устранена одна из важнейших причин возникновения мирового пожара, раздутого западными капиталистическими державами в унисоне с еврейским большевизмом…