Игорь Курукин - Анна Леопольдовна

Таким образом, обер-камергер императорского двора и владетельный герцог Курляндии Бирон получал «полную мочь и власть», сравнимую с властью российского самодержца. До семнадцати лет император считался несовершеннолетним, а его отец и мать в качестве обладающих властными полномочиями лиц не фигурировали. Им отводилась роль производителей «законных из того же супружества рожденных принцев», которые могли бы занять престол в случае смерти императора; на потомство женского пола эти права не распространялись. К тому же речь шла только о детях-наследниках, «из того же супружества раждаемых», что в случае смерти сына-императора исключало для Анны Леопольдовны возможность избавиться от нелюбимого супруга.

Кроме того, завещание предусматривало и вариант устранения брауншвейгской четы от престола: «…или предвидится иногда о ненадежном наследстве, тогда должен он, регент, для предостережения постоянного благополучия Российской империи заблаговременно с кабинет-министрами и Сенатом и генералами фельт маршалами и прочим генералитетом о установлении наследства крайнейшее попечение иметь, и по общему с ними согласию в Российскую империю сукцес-сора изобрать и утвердить, и по такому согласному определению имеет оный Российской империи сукцессор в такой силе быть, якобы по нашей самодержавной императорской власти от нас самих избран был». Такая формулировка давала регенту полномочия еще при жизни младенца-императора и его родителей начать процедуру выборов нового наследника, для чего он имел право «вольно… о всяких награждениях и о всех прочих государственных делах и управлениях такие учреждения учинить, как он по его рассмотрению запотребно в пользу Российской империи изобретет». «Устав» предусматривал и возможность отказа регента от правления; в таком случае он устанавливал, с согласия Кабинета и Сената, новое правительство и отбывал в принадлежавшую ему Курляндию108.

Вслед за поздравлениями и присягой Бирон принял поднесенный ему титул «его высочество регент Российской империи Иоганн герцог Курляндский, Лифляндский и Семигальский». Однако позднейшие допросы секретаря Кабинета Андрея Яковлева сохранили неосторожные слова генерал-прокурора Трубецкого, сказанные им перед смертью Анны Иоанновны: «Хотя де герцога Курляндского регентом и обирают, токмо де скоро ее императорское величество скончается, и мы де оное переделаем», — услышав которые, хитрый Остерман тут же дал распоряжение Яковлеву записать их109. Другие выражали свое мнение открыто. Маркиз Шетарди в донесении от 21 октября отметил явное недовольство сторонников отстраненных от власти родителей императора. Шведский посол Нолькен тогда же сообщил о нежелании офицеров гвардии подписывать «декларацию» о назначении Бирона и даже о якобы имевшем место отказе новгородского архиепископа от присяги110. Мардефельд передавал слухи о намерении не названных по имени вельмож «ввести республиканское правление»111.

«Безмятежный переход престола», который мог удивлять английского и других послов, скрывал за кулисами очередную «переворотную» ситуацию. Даже при определенном заранее наследнике власть в ответственный момент демонстрировала неустойчивость и зависимость от сиюминутного расклада политических сил. Если бы в минуту смерти императрицы принцесса Анна с сыном-императором на руках при поддержке нескольких вельмож и высших офицеров гвардии потребовала признать ее право на власть, герцогу нечего было бы возразить. Но на деле его сторонники действовали активно, а Анна Леопольдовна в борьбу не вступила, да и влиятельных лиц в ее окружении как будто не было. Однако логика придворных «конъектур» скоро подтолкнула ее к действиям и образовала вокруг нее «группу поддержки».

Свержение регента

Переход власти произошел спокойно. Приказы по гвардейским полкам назначали сбор у дворца утром 18 октября; очевидно, до того присутствие солдат, помимо обычных караулов, не требовалось. В столице полицейские чины развешивали в людных местах — на рынках, у церквей, у почтового двора — свежеотпечатанные манифесты о начале нового царствования и «чрез барабан» объявляли обывателям о принесения присяги. Синод распорядился о новой форме «возношения» первых лиц государства. Впереди, конечно, именовался «благочестивейший, самодержавнейший, великий государь наш, император Иоанн Антонович всея России новый император». Далее поминались его родители — «благоверная государыня принцесса Анна и супруг ея» — и только потом цесаревна Елизавета, перешедшая на положение представительницы боковой ветви императорской фамилии. После августейших назывался «его высочество регент Российской империи».

За три недели Бирон успел «апробовать» ровно 100 указов112. Один из первых утвержденных им манифестов повелевал всем должностным лицам «во управлении всяких государственных дел поступать по регламентам и уставам и прочим определениям и учреждениям от благоверного и вечно достойные памяти государя императора Петра Великого… с чистой совестью, сердцем и радением» — новая власть стремилась объявить себя преемницей дел первого императора и стремилась (или, по крайней мере, декларировала намерение) утвердить приоритет закона в сознании российских чиновников113. Со ссылкой на петровский указ о роскоши 1717 года предписывалось «отныне вновь богатых с золотом и серебром платьев… дороже 4 рублев аршин никому себе не делать» и донашивать их до 1744 года, что, впрочем, не касалось «императорской фамилии и его высочества герцога регента»114.

Другие «милостивые» указы сулили податным сословиям сбавку в размере подушной подати за текущий год на 17 копеек, преступникам (кроме осужденных по «первым двум пунктам») — амнистию. Заступавшим на посты часовым во всех полках было разрешено носить шубы, дезертирам предоставлена отсрочка для добровольной явки, нерусское население Поволжья (татары, чуваши и мордва) избавлялось от уплаты накопившихся недоимок.

А. П. Бестужев-Рюмин получил в награду за труды на благо герцога дом казненного Волынского и 50 тысяч рублей. Антону Ульриху было пожаловано титулование «высочество». Брауншвейгскому семейству была назначена ежегодная сумма расходов — 200 тысяч рублей, а ничем не проявившей себя в октябрьские дни цесаревне Елизавете — 50 тысяч115. Регент демонстративно отказался от предложенного ему шестисоттысячного содержания, что, впрочем, не избавило его впоследствии от обвинения в неограниченном распоряжении казной.

Другие распоряжения регента огласке не предавались; но шведский посол, а вслед за ним и другие дипломаты стали сообщать своим дворам о начавшихся в столице арестах. По доносам были арестованы поручики Преображенского полка Петр Ханыков и Михаил Аргамаков, сержант Иван Алфимов и еще несколько офицеров и чиновников.