Леон Дегрелль - Эсэсовский легион Гитлера. Откровения с петлей на шее

Примерно в 01.00 мы выбрались на вершину холмов. Отсюда нам предстояло вернуться обратно на берега Донца. Чтобы выйти на свои позиции, каждой роте предстояло пройти через лес по тропинке, которая вилась и петляла три километра. Никто ничего не видел. Мы шли вдоль протянутого телефонного провода, так сказать, нити Ариадны, за которую следовало держаться, если ты дорожишь жизнью.

Наши позиции шли на семь километров вниз по реке от города Изюм, мы видели, как его золоченые купола сверкают у подножия высоких белых утесов.

Левый фланг наших позиций был замаскирован на поросших лесом очень крутых холмах, которые пересекали просеки шириной 50 метров. Днем пересечь эти открытые пространства, которые красные простреливали вдоль и поперек, было невозможно.

Наши «лисьи норы» спускались к серо-зеленой реке, которая беспечно струилась между песчаными берегами. Рощи, берега и тропинки были усеяны перевернутыми телегами, пропагандистскими листовками и мешками с почтой.

Письма, свернутые треугольниками, написанные карандашом корявым почерком, почти все заканчивались призывами к милости божьей.

Солдатские письма показали нам — как и все в Европейской России, — что, если крестьяне и страдали от коммунизма, он так и не сумел окончательно повлиять на их веру. Эти простые и примитивные фермеры писали точно такие письма, как и во времена патриархов и царей, благословляя свои семьи, расспрашивая о своих деревнях и своих избах. Ни в одном письме нельзя было найти имени Сталина.

Эти несчастные, согнанные своими политруками в стадо, даже не знали, за что они сражаются, и мечтали только о возвращении домой. Только беспощадный режим московской секретной полиции и зверский террор тайных агентов на фронте удерживал мужиков в окопах. Миллионы людей пригнали сюда умирать неведомо за что.

Тем не менее в 1942 году русские крестьяне все еще оставались крестьянами 1812 года.

Песок на берегу реки был усеян телами людей и лошадей, которые разлагались на солнце. Лошади лежали на боку, ребра торчали наружу из разложившихся туш. Повсюду кишели крысы, пожиравшие и лошадей, и людей. Почерневшие тела иногда двигались, словно они все еще были живы. Всю ночь крысы плясали безумный танец.

Русские лежали и ждали на другой стороне реки, буквально на расстоянии вытянутой руки от нас.

Левый берег Донца был плоским, но порос густым лесом. Головы русских появлялись и исчезали. Беспечность, кто бы ее ни проявил — они или мы, могла стоить жизни. Вспышка огня среди зеленой листвы, и человек падает лицом вниз. Товарищи поспешно расстегивали гимнастерку, чтобы унять струящуюся кровь, но поздно — он был мертв.

Река величественно и спокойно текла под свешивающимися с берегов ветвями деревьев. Вода сверкала и искрилась, создавая впечатление чего-то светлого и чистого.

Лес буквально кишел ненасытными насекомыми. Хотя мы получили маленькие зеленые москитные сетки, с помощью которых прикрывали лицо, однако жуки жалили нас, несмотря на все попытки защититься. Каждое утро мы находили на своем теле следы сотни зудящих укусов.

Миллионы прелестных белых цветочков дикой земляники цвели в подлеске. На высоких растениях просек дремали бесчисленные голубые бабочки, их крылышки имели приятный мягкий оттенок. Весна демонстрировала все свое очарование и поэтичность, в то время как у нас под ногами стаи прожорливых полевых мышей пожирали сгнившие останки советских солдат.

У нас были довольно шумные соседи — румыны. Иногда их офицеры приходили к нам в гости, следует отметить, что их фуражки больше всего походили на фруктовое пирожное. Почти все они болтали и пели по-французски.

Их солдаты производили поистине адский грохот. У нас на левом фланге находились около 20 000 румын. Они постоянно из чего-нибудь стреляли. При этом их никто не атаковал! Мы проклинали эту бесконечную, бессмысленную стрельбу. Они просто провоцировали русских, вызывая совершенно ненужные ответные действия. Однажды ночью румыны сделали столько же выстрелов, сколько весь наш остальной сектор за две недели. Это была не война. Это был бессмысленный ночной фарс.

Европейские легионы могли состоять только из добровольцев. Туда входили норвежцы, шведы, датчане, голландцы, швейцарцы, валлоны, фламандцы, французы и испанцы. Они мужественно сражались до самого последнего дня, и наоборот, принудительная вербовка давала катастрофические результаты.

Тысячи румынских солдат были разложены коммунистической пропагандой. Это было ясно видно во время трагедии под Сталинградом. Именно на их дивизии, а также на итальянцев, которые также сражались без всякого энтузиазма, Сталин обрушил свой главный удар в ноябре 1942 года. Эти дивизии были опрокинуты так легко, словно они состояли из игрушечных солдатиков.

Конечно, румынские солдаты с июня 1941 года совершили много славных дел. Они освободили Бессарабию и захватили Одессу. Они отважно сражались в Крыму и на Донце. Однако они были слишком жестокими и убивали своих пленных, таким образом просто напрашиваясь на возмездие, которое потом и получили.

Эти убийства были не только жестокими, но и глупыми.

Многие русские сдавались в плен, полностью разочаровавшись в коммунистах, деморализованные годом сплошных поражений. Ночью со своих маленьких караульных постов мы могли слышать, как они отодвигают в сторону ветки на своей стороне Донца. Затаив дыхание, мы прислушивались, как человек спускается в воду. Когда он подплывал поближе, мы шептали: «Suda! Suda!» Почти совсем раздетый русский выходил из воды. Мы уводили его в тыл, чтобы он мог согреться. Одна сигарета — и глаза у него становились счастливыми, как у сытого теленка. Через час он уже детально рассказывал нам, что происходит на другой стороне реки. Его могли увезти в тыл с колонной снабжения, но человек был в полном восторге, потому что считал, что для него закончились и большевизм и война!

Однажды ночью мы выудили молодого мужчину, который, чтобы быстрее добраться до нас, сохранил только трусы. Он держал в зубах одну из листовок-пропусков, которые немецкие самолеты тысячами разбрасывали над позициями красных. Эти маленькие пропуска гарантировали дезертиру жизнь, мужики не могли выдержать соблазна и тысячами бежали к нам.

У этого беглеца было живое лицо и сверкающие глаза, но мы никак не могли понять его. Каждый из нас использовал все четыре слова, которые мы знали по-русски. Бесполезно. Наконец, один из наших солдат в сердцах брякнул: «Merde!», то есть «Дерьмо!»

«А, теперь понятно, вы французы, не так ли?» — воскликнул русский с явным парижским акцентом.