Эквиано, Африканец. Человек, сделавший себя сам - Винсент Карретта
Оно последовало в марте, когда брандер присоединился к флоту, направлявшемуся для захвата хорошо укрепленного острова Бель-Иль-ан-Мер у входа в Киберонскую бухту. Питт преодолел сопротивление короля, Бьюта и Ньюкасла своей стратегии, и намеревался захватить остров для того, чтобы британцы могли контролировать французский берег, тем самым заставив французов отвлечь часть армии от действий против союзников Британии на континенте. Бель-Иль-ан-Мер рассматривался еще и как важный предмет торга на неминуемых мирных переговорах, к которым Франция стремилась с самого начала войны. Военно-морскими силами командовал капитан Огастес Кеппель, принявший временный титул командора, дававшийся пост-капитану на период выполнения обязанностей контр-адмирала, то есть командующего частью эскадры. Британскими наземными силами командовал генерал Стадхольм Ходжсон. Осада цитадели Бель-Иля, которую оборонял генерал шевалье де Сен-Круа, продолжалась с 7 апреля по 8 июня. Паскаль участвовал в организации первой высадки 8 апреля, окончившейся неудачей ввиду очень сильного сопротивления, при этом погиб его лейтенант, Айзек Льюис[126]. Две недели спустя британцам удалось вытеснить французов с береговых батарей и загнать в цитадель. Как и под Луисбургом, «хозяину поручили следить за выгрузкой материалов, необходимых для осуществления осады, и на этой службе я часто сопровождал его» (136).
После начала осады, когда британские батареи подавили орудия цитадели, морякам оставалось лишь дожидаться неизбежного исхода. Теперь у Эквиано появилась возможность вернуться к роли наблюдателя, по-видимому, выпадавшей ему во время Семилетней войны много чаще, нежели роль действующего лица, правда на этот раз любопытство едва не стоило ему жизни. Желая
взглянуть, как заряжают мортиры и выпускают из них снаряды, и я подобрался к английской батарее, установленной буквально в нескольких ярдах от стен крепости. И верно, удалось подробно рассмотреть все операции, причем не без значительного риска как от английских снарядов, вылетавших, когда я был там, так и от французских. Один из самых крупных упал в девяти или десяти ярдах от меня; рядом находился одинокий камень размером с огромную бочку, и я мгновенно бросился под его защиту, чтобы укрыться от ярости снаряда… Осознав, в какой опасной ситуации нахожусь, я попытался вернуться самым коротким путем и оказался, таким образом, между английскими и французскими постами… Тут я заметил неподалеку французского жеребца, принадлежавшего кому-то из местных жителей, и решил воспользоваться им, чтобы поскорее выбраться. Из имевшейся с собой веревки я сладил подобие уздечки и набросил ему на шею. Покорное животное спокойно позволило взнуздать себя и сесть верхом. Оказавшись на коне, я принялся шлепать и бить его каблуками, применяя все средства, чтобы заставить двигаться быстрее, но без особого успеха: мне никак не удавалось заставить его перейти на бег. Пока я тащился таким образом, все еще на расстоянии выстрела от противника, мне повстречался слуга, хорошо сидевший на английской лошади. Я остановился и, чуть не плача, объяснил свое положение, умоляя помочь, что он и исполнил весьма действенно: большим хлыстом он принялся так настегивать моего коня, что тот сорвался с места и устремился на полном скаку по направлению к морю, в то время как я оказался совершенно не в состоянии сдерживать или направлять его. Так я скакал, пока не добрался до крутого скалистого склона. Мне никак не удавалось остановиться, и мной овладели дурные предчувствия незавидности своей судьбы в случае, если бы конь ринулся вниз по склону, что он, по-видимому, и намеревался сделать. Поэтому я почел за лучшее сброситься с коня, что и исполнил незамедлительно с большим проворством и, к счастью, остался невредим. Оказавшись в безопасности, я поспешил кратчайшим путем на корабль, пообещав себе, что никогда более не стану так безрассудно торопиться. (136)
Еще до капитуляции защитников Бель-Иля борьба за контроль над Атлантикой и, следовательно, над североамериканскими колониями была окончена. Британская блокада французских морских портов серьезно ограничила свободу действий французов в море. С июля 1761 по февраль 1762 тодаАХпа участвовала в патрулировании Баскского рейда между островами Ре и (Элерон у входа на французскую морскую базу Рошфор, следя, чтобы французский флот не вырвался. Последним военным действием, свидетелем которого довелось стать Эквиано, оказалась неудачная атака французских бомбических кораблей и брандеров на британцев.
Пользуясь отсутствием Питта с октября 1761 года, сторонники заключения мира в кабинете, возглавляемом теперь Бьютом, вели с Францией активные переговоры. Хотя Парижский мир, признавший большую часть территориальных приобретений Британии за счет Франции, был подписан только 10 февраля 1763 года, к концу осени 1762 года скорый конец Семилетней войны стал уже очевиден. Все начинали думать о будущем:
Подойдя к Портсмуту, мы вошли в гавань, где оставались до конца ноября, когда пошли разговоры о мире, и, к огромной нашей радости, в начале декабря нам велено было следовать в Лондон для расчета. Мы встретили новость громким «хуза!» и всевозможными проявлениями восторга, весь корабль охватило веселье. Я тоже не остался в стороне от всеобщего ликования по такому случаю. Я не думал ни о чем, кроме того, что обрету свободу, стану работать сам на себя… и сердце трепетало от мечтаний о том долгожданном времени, когда обрету свободу. Потому что хотя хозяин никогда мне ее не обещал, но все говорили, что он не вправе меня удерживать, и он всегда обращался со мной чрезвычайно благосклонно, питая безграничное доверие, даже пекся о моей нравственности, не позволяя лгать и обманывать, объяснив однажды последствия этого, а именно: если я так поступлю, Господь не станет любить меня. Так что, зная его доброе отношение, никогда я в мечтах о свободе не допускал, что он вздумает удерживать меня долее, чем я бы того пожелал. (140)
У Паскаля, однако, были иные планы.
Глава четвертая
В свободе отказано
Большие надежды, которые питал Эквиано на исходе Семилетней войны, были небезосновательны. К концу 1762 года он почти половину жизни провел на кораблях королевского флота, где его статус раба успешно скрывался, так что нетрудно понять, почему он мог воспринимать его как чисто номинальный. Свобода его передвижения ограничивалась не более, чем для прочих офицерских слуг, являвшихся юридически нижестоящими, но не рабами. В отличие от большинства рабов, Эквиано подолгу пребывал вне поля зрения хозяина: месяцами – на Гернси, неделями – при откомандировании на другие кораблях, сутками и часами – во время военных действий. Паскаль даже намеревался отослать его более чем на год на корабле Preston в Средиземное море вместе с Ричардом Бейкером. Эквиано постоянно сохранял с Паскалем связь, имевшую квазисемейную природу, основанную на верности и чувстве близости к Паскалю, Бейкеру и товарищам по экипажу. Будучи рабом, Эквиано на
