Разноцветные дни - Николай Николаевич Красильников
Интересно, за что его в народе прозвали «дядей Ваней»? Я вспомнил детство, соседа столяра. Его тоже звали дядей Ваней. Взрослые говорили, что у него «золотые руки». Эти руки пахли обычной стружкой и смолой. Зато какие делал дядя Ваня шкафы, буфеты!.. С орнаментом, резные. Не чета сегодняшним, модным. Они служили не одному поколению.
Я усмехнулся сравнению. Но искусство паука меня действительно чем-то порадовало. Не заметь его работы — и день показался бы неполным, с какой-то «брешью». Не это ли имел в виду Олжас Сулейменов, написав:
Нет лишних в драме,
все на сцене,
и знает даже воробей,
мир без него неполноценен.
Поддакивает скарабей.
Проплыв мимо кишлака «Кызыл ой» — «Красный месяц», остановились рядом с тополиной рощицей. Здесь наконец-то решили расстаться с плотом, а оставшийся путь продолжить на надувных камерах, с дном, обернутым брезентом. Благо, дальше ни коряг, ни смытых деревьев не предвидится — только песок, галечник, раскаленные камни да сузившаяся полоска воды: все такая же стремительная днем и спокойная ночью. Весь день синее небо полосовали шелковые паутинки. Они летели низко над землей, цеплялись за деревья, за кусты. И откуда их столько? С хлопковых полей, что ли? Но хлопок здесь, поблизости, насколько мне известно, не сажают.
Расположились на бережку. Слева — плеск воды, справа — плеск тополиных листьев, с одной стороны — зеленых, а с тыльной — пепельно-белых, точно гребешки волн. Благодать, сплошной озон!
Только разложили бутерброды на листках бумаги, а над нами тень. Оборачиваюсь. Пожилой мужчина в халате, в кирзовых сапогах, в руке кетмень. Загорелое лицо, слегка утомленное. Узкие глаза выдают любопытство.
— Ассалому-алейкум! — рукопожатье крепкое, дружеское.
— Ваалейкум-ассалом, — отвечаю.
Новый знакомый не стал садиться за импровизированный дастархан. Присел в стороне. Но когда в котелке поспела вода, от чая не отказался. Разговорились. Зияд-ака звали нового знакомого. Совхозный поливальщик, по совместительству сторож. Охраняет большой яблоневый сад — достал завернутые в бельбаг несколько крупно-розовых яблок. Кремовый налив. Редкий сорт. Положил на бумагу. А еще он сторожит эту тополиную рощицу.
— Ее-то что сторожить? — удивился я.
— Всякое бывает, — ответил Зияд-ака. — Козы забредут. Но опаснее всего люди. Не хватает на постройку леса — бегут сюда в рощу, срубят несколько молодых деревьев незаметно и тащат к себе во двор. И не думают, что роща-то принадлежит всем — мне, тебе, нашим детям. И так наша земля скудна на леса. А тут мы еще губим их. Ведь дерево вырастить так же трудно, как и человека. У него тоже есть свои болезни. Жуки там всякие подтачивают. Бураны зимние — ломают целые ветки, а иногда стволы. И век многих деревьев такой же короткий, как у человека. Взять хотя бы тополь, персик, абрикос. Конечно, есть среди деревьев и долгожители — арча, дуб, чинара… Но и они нуждаются в человеческой защите, а не то попадут под топор вот таких бездумных строителей.
Зияд-ака покачал головой, принялся за остывающий чай.
А меня память перенесла в древний Ургут, что в Самаркандской области. Аккуратные домики с уютными двориками и садами органично вписывались в пейзаж гор. Высоких, в заснеженных тюбетейках. С вершин веяло бодрящим холодком.
Мы с Василием Григорьевичем Ларцевым, самаркандским ученым и поэтом, бродили по улочкам этого городка, где всяк знает каждого в лицо, и нечаянно набрели на парк. Парк как парк. С чайханой и библиотекой, с магазином и асфальтированными дорожками.
И все-таки этот парк был необычным. Взять хотя бы бьющий из-под камней внушительный ледяной родник, где спокойно разгуливала стайка голубых форелей. Но главное, — здесь росли многовековые чинары, казалось, цеплявшиеся верхушками за проплывающие облака. Ученые-ботаники установили их возраст. Самому «юному» дереву, как извещала табличка, было тысячу лет, а самому «старшему» полторы тысячи. Стволы их были неохватными. Недаром в дупле одного такого дерева было построено маленькое кафе на восемь мест.
Сколько эпох прошумело и пролетело над их вершинами!
Чинары сухо шумели облетевшими ветвями. Этот шум словно очищал от всякой мелкой суеты и никчемных обид…
Водный путь на надувных камерах показался нам более легким и даже уютным. Мы словно пересели с тряского старого грузовика в комфортабельные «Жигули». И скорость сразу поприбавилась. А она нам, как никогда, сейчас была нужна. Карманный календарик с изображением тюльпана, занесенного в красную книгу, — напомнил, что мы опаздываем… Нас будут ждать. Поэтому мы как можно реже стали делать остановки.
Далеко позади остался индустриальный Алмалык, с его дымящимися трубами на горизонте. От этого город выглядел покрытым пледом легкого тумана.
По обеим сторонам простирался «лунный» пейзаж. Слева и справа, насколько хватало взора — галечник и камни, облитые солнцем. Если бы не полоска освежающей воды, в полной мере довелось бы ощутить всю духоту уходящего лета.
Я опять с грустью подумал о скудости зелени в наших краях. Ах, как порой эта нехватка ощущается в знойные дни саратана!
Куда девалась в народе добрая традиция — в честь рождения ребенка сажать дерево? А месячники озеленения превратились в скучные и нерегулярные «мероприятия». Да и зависят-то они от взрослых «теть и дядь», ждущих приказа сверху, чтобы потом поставить и своих бумагах соответствующую галочку. Отчитались, а там, как говорится, в буквальном смысле хоть трава не расти…
По этому поводу запомнились слова одного писателя-юмориста.
— Когда выходит очередная моя книжка, — сказал как-то он, — я непременно сажаю во дворе деревце. Чтобы этим хоть частично восполнить те кубометры леса, что безвозвратно ушли на мое творение.
В этой иронической фразе чувствовались боль и правда…
Недалеко от поселка Солдатское, насчитывающего больше века, — сделали последний привал. Багровый диск солнца, нехотя, будто устав за день, тонул в пучине горизонта. Мы быстро поставили палатку и каждый занялся своим делом: Алексей отправился с удочкой вдоль берега, а я остался приводить в порядок записи.
С полей тянуло ветерком. В его струях чувствовалась примесь дефолиантов. По времени хлопок уже должен раскрывать тугие коробочки.
Низко над головой прошла стайка колпиц. Значит, уже близко Ташкентское море. Птицы оттуда. Хотя до перелета было еще далеко, но в шелесте крыл слышалась близкая тревога дальней дороги.
Ночью мы долго не могли уснуть. Вспоминали пройденный путь. Встречи, знакомства.
— Не жалеешь потраченного времени? — спросил я сына.
— Потраченного? — Алексей удивленно посмотрел на меня. — Если потратил, чтобы что-то приобрести, не жалею. А приобрел я много, — и он зачем-то пододвинул к изголовью неразлучный свой фотоаппарат.
Сын уснул, а мне не давали покоя мысли.
Я думал о реке. Что будет с ней завтра, послезавтра?
Водозаборы, нужные, ненужные, зачастую никем
