Александр Самойло - Две жизни

На вопрос хозяйки, какие цели привели меня в Англию, я сообщил, что, будучи по образованию историком, пишу исследование о Марии Стюарт и должен сверить разноречивые исторические и литературные сведения о ней, что меня интересует также история «Magnae char-tae libertatum»,[37] сделавшей, по словам Шиллера, английских королей гражданами, а граждан — князьями; и история «священного дуба», укрывшего от политических врагов короля Иакова II Стюарта; и история шотландской деревушки Грет-на-Грине, куда до половины XIX века съезжались все влюбленные, стремившиеся пожениться без особых церемоний, не имея даже нужных документов, причем венчал их простой кузнец.

Столь разнообразная моя любознательность возымела на хозяйку свое действие, и она в свою очередь сообщила, что я найду у нее в доме gentle folk,[38] общение с которым будет для меня полезно и приятно. Познакомиться с этим обществом мне пришлось в тот же день перед обедом. Мне был представлен негоциант (merchant) из Гримсби,[39] приехавший в Лондон по делу продажи своего рыбного товара; провинциальный священник (priester) с дочкой, готовившейся к экзамену при Оксфордском университете на звание учительницы; молодая чета, ожидавшая окончания ремонта своего семейного гнезда, и офицер из Альдершотского гарнизона, проводивший в Лондоне свой отпуск. Кроме них, я увидел за столом еще двух подростков — мальчика и девочку, сидевших скромно и тихо. Это были дети самой хозяйки, воспитанные в английском духе, то есть в режиме большой самостоятельности и глубокого уважения к старшим. Места за столом были установлены в порядке занимаемого нами общественного положения, причем почетные места по обе стороны хозяйки заняли негоциант и священник; рядом со священником и его дочкой было указано сидеть мне; офицера посадили между невестой и женихом (bride and bridegroom); с краю чинно сидели дети. За обедом соблюдался порядок, принятый, как уверяла хозяйка, в лучших домах Лондона. Все блюда приносились и ставились на стол, а распределение кушаний между обедающими лежало на обязанности самой хозяйки.

После обеда, тоже по установившемуся порядку, дамы ушли в гостиную (sitting room), а мы остались сидеть за столом и разговаривать, а затем также присоединились к дамам.

С первого же дня я постарался выполнить совет хозяйки — завоевать расположение к себе всего маленького общества. Невесте преподнес купленный на улице букет цветов. Дочку священника, миловидную блондинку, привлек на свою сторону признанием, что в ней я увидел воплощение образа молодой английской женщины, который возник у меня при чтении английских романов.

Сам priester, вероятно, почувствовал ко мне расположение после того, как я внимательно и почтительно выслушал the ten commandments of Moses (10 Моисеевых заповедей), уложенных, к моему удивлению, всего лишь в 10 рифмованных строчек.

Мое желание сойтись с офицером облегчил он сам, предложив показать мне огромный магазин Офицерского потребительского общества, расположенный по соседству со зданием Парламента. Этот магазин типа наших нынешних универмагов, имевший целью обеспечивать своих членов — офицеров товарами по сниженным ценам, действительно производил внушительное впечатление.

Особенно полезного собеседника я нашел в негоцианте. Он, охотно удовлетворяя мои расспросы, снабдил меня запасом всяких сведений: географических, статистических и даже геофизических. Они относились главным образом к восточному побережью Англии и впоследствии очень пригодились мне при составлении аэрологического описания Британских островов.

Наше сближение с ним началось с того, что он много смеялся над моим неумением отличать бифштекс от ростбифа, а также над моим равнодушием к разной степени поджаренности мяса и к роду сопровождающих эти кушанья соусов. Это, по его выражению, не достаточно gentlemanlike[40] для Англии. С другой стороны, он сам совершенно равнодушно относился к моему тирольскому костюму, в котором на улицах я явно foreign looking.[41]

Через несколько дней пребывания в boarding house я полностью оценил его преимущества перед отелями.

Boarding house находился вблизи всех жизненных центров города — вокзалов главных железных дорог, омнибусных линий, почты, Британского музея. К моему удивлению, этаж, в котором была моя комната, обслуживался немкой, приехавшей из Германии. Разговаривая с ней, я узнал, что в Лондоне было много немцев разных профессий и положений. Своим местом она была довольна вполне и считала, что таких условий работы не могла бы иметь в Германии.

Обычный распорядок дня в boarding house, установившийся по общему согласию, был тот же, что и в большинстве лондонских домов среднего сословия: завтрак — в 9 часов, обед — в середине дня, вечером — легкий ужин.

Большое внимание я уделял и ознакомлению с жизнью Лондона. Первое, что испытываешь, попав впервые на лондонские улицы, — это ощущение чего-то совершенно нового, особого, именно английского. В других городах Западной Европы все как-то нивелировалось, приобрело общий интернациональный характер. В Лондоне же все подчеркнуто английское. И образ жизни, и все предметы, и все люди без различия, к какому бы классу они ни принадлежали: представители высшего общества, офицеры, духовенство, торгаши, кучера, уличные мальчишки — все имело свой особый отпечаток.

Бросалось в глаза, например, множество торговцев устрицами. Устрицы, как сезонный товар, служили в это время года не лакомством для богатых, а серьезным продуктом питания (с перцем и уксусом) даже для рабочего люда.

На улицах я видел особого вида экипажи, которыми правили женщины, очевидно владелицы этих экипажей. На мой взгляд, английские женщины заметно отличаются от немок и особенно француженок: все с хорошим цветом лица и с чертами, более правильными, чем у женщин континента. В их манере держаться чувствуются твердый характер, привычка к большой самостоятельности, совсем не отвечающие обычному понятию «слабого пола». Обращала на себя внимание и общая предупредительность по отношению к женщинам и пожилым людям.

На улицах редко встретишь офицера, очевидно, они предпочитают появляться в штатской одежде. Военная профессия не в почете у населения. Нередки взгляды на офицеров, как на людей, лишенных порядочности (джентльменства). Со своей стороны офицеры не пренебрегают заниматься торговлей, как почетной профессией. Впоследствии, во время интервенции, я наблюдал эту склонность у английских офицеров в Архангельске.

На окраинах города царила нищета, выделявшаяся особенно резко по сравнению с роскошными зданиями в центре и в фешенебельных частях города и богатыми особняками среднего сословия, населяющего предместья. По вечерам Лондон роскошно освещался и обильно украшался всевозможными электрическими рекламами. Ровно в 12 часов ночи, а в воскресенье даже в 11 часов («полицейский час») все рекламы гасли, оживление прекращалось, жизнь города замирала.