История села Мотовилово. Тетрадь 7 (1925 г.) - Иван Васильевич Шмелев
Пожары. Пожар в Кужадонихе
Глубокой осенью этого года, Иван Пупилин со своей Катериной, надумали сына Олёшку женить. Заделали закваску для самогонки. А когда, закваска взбродила и поспела, они достали аппарат и расположившись в задней избе, вечерком, стали гнать «вино». Наладивши аппарат на полный ход и дождавшись, как закапало, Иван, на время отлучился к сродникам за бочонком, всё дело поручив своей жене Катерине. По своей неопытности и халатности Катерина, подвалив в топку аппарата сухоньких дровец, сама вышла во двор к скотине. Случилась беда – огонь в топке разгоревшись так разбушевался, что самогонка пошла бардой, а потом паром и совсем сорвало с аппарата колпак. Огонь вымахнув наружу и в избе всё принялось гореть. Спохватившись, Катерина, вбежала в избу, хотела огонь унять, махая по нему кафтаном, но было уже поздно. Вся внутренность избы оказалась объятой огнём. Расхлябянила, Катерина дверь, чтоб хоть самой-то спастись, а пламя как-будто, только этого и ждало. Вслед за Катериной в сени вымахнул целый сноп огня и пошло, поехало. Из избной двери к чердаку, раскалённой конской гривой, потянулось пламя. На чердаке вспыхнули подвешенные берёзовые веники, в сенях принялась, драночная крыша, между дровами, с соседним Лабиным домом, заполыхала солома.
– Горим! – баламутно заорала перепуганная Катерина. Взбунетенились шабры, взбудоражились живущие поблизости люди. Прибежал, как оглашённый, Иван. Держит, не выпуская из рук бочёнок, неистово, закричал, что есть мочи:
– Караул! Горим!
А дом почти весь объят огнём, пламенно полыхает крыша. Перепуганные до последнего Иван со своей Катериной бросились прятать аппарат, который, выволокли наружу люди. Хлопотливо, кряхтя, обжигая себе руки, Иван с Катериной, возком поволокли аппарат на чужой огород прятать.
– Иван Игнатьич! Эт вы куда его потащили? – полушутливо поинтересовался Иван Федотов, первым пригнавший лошадь с брычкой и лагуном полным водой.
– Как куда – прятать! – дрожа всем телом, отозвался Иван. А то, вот-вот, на пожар-то нагрянет милиционер Куроедов, тогда греха необерёшься! Cоставит протокол, вот и будет двойной убыток.
– Тогда, пусть бы, аппарат-то лучше в огне сгорел, а то вы себя только выдаёте своим прятаньем. Видишь, все люди на вас смотрят, – дельно посоветовал Федотов.
Первыми заметили зарево гулявшие парни Ромка и Санька. Ромка поспешно вскочив на пологую крышу отлива, Савельева двора. Тупоча ногами и зыбко качая всю крышу, взобрался на самый конёк высоченного двора, тревожно крикнул:
– Горит Кужадониха!
На колокольне ударили в набат. По селу разносились частые, тревожные, пугающие звуки. Ничто, так не будоражит тишину, ничто так тревожно не булаганит народ, как учащённые ударные звуки набата.
Одновременно с ударами в набат на колокольне, Санька вбежав в избу, тревожно крикнул:
– Горит! В Кужадонихе.
Всполошённый отец выбег во двор, там беспокойно замычала корова, заблеяли овцы. Не зная, что делать, Василий Ефимович в темноте заметался по двору. Споткнувшись, он упал через сенное корыто, больно зашиб колено. С досады зло выругался, выскочил на улицу. По озаренной, вечерней улице, суматоха и беготня.
К Савельеву дому с одними передками, на лошади подскакал Олёшка Пупилин.
– Василий Ефимыч, у тебя слышь лагун с водой на телеге, есть на припасе! – обратился запыхавшийся Олёшка к Савельеву.
– Есть! А кто там горит? – с тревогой в голове осведомился Василий.
– Мы-ы, – горестно протянул Олёшка
– Шабер Федотов с своим лагуном ускакал! Вот он меня и надразумил, что у тебя тоже лагун с водой.
Подбежавшие мужики дружно помогли, переставить телегу с бочкой воды с передков, на передки, на которых прискакал Олёшка. Ступая большущими кожаными сапожницами, обутыми на босу ногу, на пожар в одних подштанниках, по улице, торопко пробежал Николай Ершов.
– Горят Пупиловы! – крикнул он на ходу, какой-то бабе, всполошённо, спрашивая у него: «Кто горит!?».
Вслед Николаю, по грязноватой дороге улицы, прогромыхали две пожарные пароконные машины-насосы. В селе установлен такой порядок: на случай пожара, для тушения его, из каждого дому должны бежать с средствами, кто с топором, кто с лестницей, кто с верёвкой, кто с багром, а бабы с вёдрами. На этот счёт к углу каждого дома прибита дощечка с изображением того оружия, с чем должны бежать из этого дома на пожар. Около пожарища, народу сбежалось со всего села: туш, шум, гам, грохот, пронзительно-требовательное конское ржание и общий переполох.
Издавая треск, полыхают два дома: Пупилин и шабров Лабин. Домашний скарб, вперемешку с пожитками, успевшими выхватить из-под огня, навалены, вразброс около мазанок. У соседних с пожарищем домов мрачно зияют без рам, наличников и косяков, оконные проёмы. Прилежные к тушению пожаров мужики, орудуя баграми, громко командуют над уцепившимися за багры молодёжью. На подмостках, у пожарных насосов орудуют артели сильных молодых людей, они дружно и упористо «качают», нагнетая в машину воздух.
Озабоченный, чрезмерным усердием качающих, Стёпка Кочетков, предупреждающе кричит:
– Реже! А то рукава-кишки полопаются!
Санька Лунькин, как специалист по тушению пожаров, ловко орудует спрыском. Он смело и безбоязненно, напористо наступает на огонь и направляя в него водяную струю гасит особо разбушевавшееся пламя.
– Хороша машина, с ней можно прямо в огонь лезть! – с похвалой отзываясь о добротности одной из двух сельский пожарных насосов, высказался перед мужиками Иван Федотов.
– Вот прыщет! Инда горелыши от напора воды летят! – поддержал Ивана кто-то из толпы мужиков, несколько уставших от тушения и теперь видя, что огонь несколько утихает.
– А Санька-то Лунькин, вот бесстрашный какой! Прямо в огонь с кишкой лезет, – высказалась одна из баб, стоящая тут уже с пустыми вёдрами.
Лошади, беспокойно перетаптываясь с ноги на ногу, теснили пугающихся и визжащих с перепугу баб, и девок, к мазанке.
Евдоким Клементьев, на лошади, с только что опорожнившемся лагуном из-под насоса, опасливо отъезжая от него, злобно орал на беспокойно перетаптывающуюся с ноги на ногу, с выпученными глазами лошадь:
– Тру-у! Дьявол! – кричал он на лошадь, боясь как бы кого не задавить в этой людской кутерьме.
Видя, что опасность от огня миновала, пожар стал затихать, на соседские дворы уже не перекинется, мужики, куря, полукружьём собрались около Николая Ершова.
– А ты, Николай, что безо всего на пожар-то прибежал? – спросил его Иван Лаптев.
– Я уж не виноват, что к моему дому никакой дощечки не приколотили, – с наивностью и блаженно улыбаясь, ответил Николай,
– Ладно хоть сам-то я сюда живой примчался, – закуривая, балагурил с мужиками Николай.
– Видите ли, какое дело-то! Я давеча, только было прилёг на постель к своей бабе. Примостившись к ней, хотел проверить, крепко ли у неё приросли ноги к туловищу. Хвать с улицы послышалась какая-то беготня, топотня и вдруг забалабанили: бом, бом, бом… Я второпях схватил штаны, стал их натягивать на себя. Никак ногами в штанину не попаду, никак не надену, со зла я бросил их, надвинул вот сапоги и ходу. В одних подштанниках, второпях даже забыл ширинку застегнуть.
