Михаил Евдокимов - Шел из бани. Да и все…
– Во что вы верите вопреки всему?
– Верю в то, что и на нашей улице – в России – будет большой праздник. Хотя особых оснований для такой веры нет.
– Вы помните момент, когда у вас закончились глобальные материальные проблемы?
– Да, с началом перестройки, уйдя из Москонцерта, я почувствовал себя человеком. И сразу выросли крылья. Появилась возможность продавать то, что я создал. На конкретных людей не надо обижаться. Была система, необходимость, но я-то, извините за громкое слово, художник, мне какое дело. Сейчас многие мечтают вернуть то время. Особенно пожилые люди, надеются увидеть свет. Но если произойдет то, чего они хотят, они вообще ничего не увидят, эти бедные ветераны. На них тоже обижаться не надо, им тяжело. В деревне жить почти невозможно. У моей мамы есть хотя бы я, она не зависит от сложившихся экономических обстоятельств.
– На что вам в жизни не хватает времени?
– На семью. Некогда погулять с дочерью, только с собакой, в лучшем случае. Выйдем втроем, пообщаемся. Честно говоря, я немножко лодырь. Наверное, стоило бы попробовать свои силы в театре. Но друзья, драматические актеры, пока мне это категорически запрещают. Наши артисты, которых знает весь мир, – НИЩИЕ. Я недавно пристроил одного парня-актера, он, как и я, с Алтая, в съемочную группу, подработать. Он так благодарил! Потому что все взаимосвязано: работы нет, денег нет – в семье неурядицы…
– Ради чего вы могли бы пожертвовать сценой?
– Ради здоровья матери, дочери, жены, друзей. Только с гарантией, что тогда у них все будет в порядке, – пожалуйста, уйду со сцены. И не потому, что еще многое могу делать в этой жизни – у меня нормальные руки, голова. А просто такой я человек.
2001 г.
КОГДА Я НАЧИНАЮ ТУСОВАТЬСЯ, ВСЕМ ТОШНО СТАНОВИТСЯ…
– Вы помните первый печатный отклик на ваше творчество?
– Самый первый? Это было очень давно, я был маленьким, учился в первом классе и на конкурсе пел «Враги сожгли родную хату». В районной газете меня хвалили.
– То есть вы с детства мечтали стать артистом?
– Никогда! Мечтал быть зубным врачом и лечить старикам зубы… Но в школе меня иначе как артистом не звали. Таков уж я был острослов-балагур. Это, видимо, от отца, он жутко был смешливый, известный на всю округу шутник.
– Кстати, ваши герои похожи на чудиков из рассказов Василия Шукшина.
– С Василием Макаровичем мы земляки: от его родной деревни до моего села сорок километров. Но нас сближают не только география, но и родство душ. Я с детства очарован творчеством Шукшина, просто боготворю его.
– Как столица приняла вас?
– Москва ничего про меня не поняла сначала, вроде бы не заметила – прошляпила, в общем. А потом поздно было: никуда от меня уже не денешься!
– Сегодня на концерте вы много пели. Это что – отдых между номерами или вы действительно считаете себя певцом?
– Так я на самом деле музыкант! А в артисты разговорного жанра попал случайно. С молодости играл с группой на танцплощадках, пел в ВИА… Я был поющим барабанщиком! Инструменты сам делал – обтягивал каркасы барабанов пластиком. Я тогда играл рок и до сих пор его люблю, особенно английский хард-рок. У меня в машине всегда с собой диски Блэкмора, Тома Джонса, Тины Тернер, подборка джаз-рока.
– Кто вам пишет тексты?
– Сначала писал сам. Знаменитую «Баню», например, а потом мне стало некогда, появились авторы. Большинство миниатюр сейчас пишет мой лучший друг Евгений Шестаков. Он сам из Томска, поэтому мы хорошо чувствуем друг друга. Еще Леонид Трушкин. Но я все тексты переделываю, добавляю свое. Иногда так перелопачиваю, что авторы их не узнают.
– У вас сложился такой имидж, словно вы живете у себя на Алтае, а в Москву ездите выступать. Вы действительно сельскую жизнь предпочитаете городской?
– Однозначно! Живу я, конечно, в Москве, но постоянно езжу к себе в село. У меня там есть родственники, которым я помогаю материально. Хотелось бы мне жить в деревне, но приходится зарабатывать деньги для семьи. Можно считать, что я сельский житель в городе на заработках.
– Среди артистов вашего цеха у вас есть близкие друзья?
– (Серьезно подумав.) Ну, так, чтобы закадычных, по большому счету, нет.
– Путешествия по Волге с «Аншлагом» для вас приятный отдых с коллегами-приятелями или обычные гастроли, работа?
– Да баловство одно! Я бы лучше в это время у себя в деревне грядки полол! Я не тусовочный человек, и мне в толпе тяжело. Но уж если я начну тусоваться, всем тошно становится, потому что если я заведусь, никого другого видно не будет! Правда, я уже устал от этих массовых поездок. Ребята-«аншлаговцы» стараются там вовсю, кривляются в хорошем смысле слова, а я пытаюсь спрятаться. Мне хочется сделать что-то полезное, а потом пойти на рыбалку.
2003 г.
МОИ КОНЦЕРТЫ – РАЗГОВОР О ЖИЗНИ
– Михаил Сергеевич, когда вы почувствовали себя актером?
– Когда стал исполнять рассказы со сцены… Начинал с пародий. Сейчас делаю их только для друзей, в компании. Следующий этап – устный рассказ. Не заученный наизусть, а рассказанный каждый раз по-новому. Я очень люблю импровизировать. Вспоминаю что-то из жизни и вставляю в номер прямо на сцене. Никто не знает, что я через минуту отмочу. Это меня и радует в профессии – естественность. Рассказывать одно и то же мне было бы неинтересно. Следующая ступень творчества – философские монологи. Все смешно, но в конце, как правило, подведение некоторого жизненного итога. Многие зрители даже плачут, а я, глядя на них, и сам завожусь, глубоко вхожу в роль, переживаю.
Лет пять назад считал себя юмористом, сейчас уже нет. Те вещи, которые я делаю, мне намного дороже, чем пустой базар про колбасу, глупые «ха-ха, хи-хи» – подобные монологи меня просто не интересуют. Мои концерты – это разговор о жизни.
– Что вы считаете своей самой большой жизненной удачей?
– То, что я все бросил и уехал в Москву. С девятью рублями в кармане и с гитарой. Представляете, рванул в столицу с Алтая. Ни одного человека в Москве не знал! Дочке был всего годик…
Я тогда учился в Новосибирском институте торговли, заочно. Был капитаном команды КВН. Проводил уже творческие встречи, все серьезно, по билетам, были аншлаги. Попробовал поступить на работу в местную филармонию. Как я теперь счастлив, что меня не взяли! А тогда ведь расстроился. И вдруг получил приглашение в Московскую областную филармонию. Я в то время работал замдиректора столовой. Пришли ко мне друзья и говорят: «Ерундой здесь занимаешься, уезжай!» А как ехать, к кому?! Но они меня уговорили. Обнялись мы, заплакали, и на следующий день я уже был в поезде…
– Вы и дальше в кино будете сниматься?
– Мне это интересно. Приглашений много, но снимают всякую ерунду про бандитов, киллеров, вообще непонятно что. И на это деньги есть… А на добрый, народный фильм – нет. Меня пригласили в одну картину, сценарий мне понравился, но финансирование ее остановлено. За картину «Не валяй дурака…» я получил приз «За талант, народный юмор и верность традициям отечественного кинематографа» на фестивале «Созвездие». Хорошо приняли фильм и за рубежом. Во Франции его отметили многие кинокритики. Он занимал первые места по продажам в России. Я не понимаю, почему в нашей стране проблема снять хороший фильм о самой России…
– Вы давно запели?
– Я пел всегда, но для себя, для друзей. Теперь – две вещи расскажу, две песни спою. Зрители приходят и кричат: «Песни давай!» Ну я и пою с удовольствием. Сольники мои нигде не записывались. Но как-то вез меня шофер и включил кассету с записью моих песен. Значит, народу нравится.
– Трудно в наше время веселить зрителей?
– Люди на концерт приходят отдыхать, а не выслушивать мои жалобы. Время сейчас трудное для всех. Я своими выступлениями стараюсь поднять настроение, чтоб зрители хоть на время концерта забыли о своих проблемах.
– На пенсии чем будете заниматься?
– Рисовать. В юности очень хорошо рисовал. А еще писать о деревенских чудиках. Скоро выйдет книга моих рассказов (книга так и не вышла. – Сост.).
– Вы оптимист?
– Да. Есть такой анекдот. Пессимист говорит: «Знаешь, через неделю всему крах!» А оптимист в ответ: «Почему через неделю? Завтра!»
РЫЦАРЬ СМЕХА
По фильмам и выступлениям у меня сложился определенный образ Евдокимова. Этакий лихой деревенский мужик. Рубаха-парень. Однако при встрече он оказался человеком спокойным, молчаливым, можно сказать, даже суровым. От растерянности я даже замолчала, убрав подольше свой диктофон.
Мы долго молчали вместе, и может быть, кто знает, именно с этого молчания начался наш долгий задушевный разговор.
