Уильям Манчестер - Стальная империя Круппов. История легендарной оружейной династии

Шесть дней продолжалось празднество. В последний день ораторы выступали с речами. Сам Альфрид Крупп обратился к гостям: он не делился с ними планами на будущее, но говорил о славе концерна и Германии в целом, о той великолепной индустриальной империи, которой будет руководить его сын.

Президент Любке заявил, что следует решительно отвергнуть «фальшивые клише», существующие за границей, которые представляют фирму Круппа в черном свете, тогда как зарубежные корпорации, конкурирующие с Круппом, изображаются чуть ли не святыми. Канцлер Эрхардт, последний из ораторов, сказал, что будущее концерна тесно связано с будущим Германии. Подобно Альфриду, он потребовал, чтобы Америка, Англия и Франция отказались от «абсурдного и безнадежно устаревшего» Мелемского соглашения. Формально оно еще существовало, но в Руре уже превратилось в мишень для шуток.

Золотой осенью 1961 года Дом Круппов достиг удивительного, почти идиллического состояния, когда казалось, что все желания выполнимы. Правда, сам Крупп, как обычно, не чувствовал себя счастливым, но кто из больших людей – гениев, героев или преступников – знал состояние безмятежности? Его не знали ни Александр Македонский, ни Фридрих Великий, ни Наполеон, ни фюрер и ни один из Круппов, которые добились для династии ее нынешнего состояния расцвета. Подобно своему легендарному Зигфриду, они приносили счастье другим. Вальдтраут обрела новую родину в Аргентине. Она пополнела, но оставалась такой же энергичной и каждый год прилетала в Германию и навещала всех своих родных. С Ирмгард они виделись редко. Она воспитывала потомство и помогала мужу управлять баварским имением. От нее обычно приходили вести в связи с рождением нового ребенка. Она нашла себя в семейной жизни и была счастлива. Харальд, страдавший от неприятных воспоминаний, ей даже тайно завидовал. После возвращения домой его около двух лет мучила бессонница от тревоги за своих товарищей, оставшихся в плену. По ночам он не раз повторял про себя строчки из «Трехгрошовой оперы» Брехта:

Теперь во мраке эти.Другие на свету.Но видно-то при светеИ не пройти сквозь тьму.

Женитьба и рождение ребенка помогли ему обрести себя. Бертольд также благоприятно влиял на брата. Теперь Харальд был уже не тот, что прежде, – молодой офицер, который хотел завоевать Россию, стал зрелым человеком, своего рода символом надежд новой Германии.

Журналисты ФРГ, ведомые Акселем Шпрингером, делали все, чтобы было забыто бурное прошлое, хотя находились недовольные и протестующие. Один рядовой эсэсовец, осужденный за убийство узника концлагеря, говорят, кричал: «Мы, маленькие люди, расплачиваемся за бонз, которые сидели в рурском замке и отдавали приказы!» История эта не получила широкой огласки. Крикун выглядел недостаточно прилично – все же это был преступник, признанный виновным в судебном порядке.

Тило и Барбара жили в кирпичном доме рядом с виллой «Хюгель» (в бывшем флигеле). Примерно за год до юбилейных торжеств барон закончил писать свои воспоминания, увидевшие свет в 1961 году. Барон и баронесса были людьми приятными в обращении. Переступив порог их дома, гость как бы попадал в ушедшее спокойное столетие, минуя и пошлую новую Германию, и кошмарные годы Гитлера, и период веймарского эксперимента и годы Первой мировой войны. Несмотря на семьдесят лет пребывания в правящих слоях, барон оставался человеком доброжелательным и искренним. Сам бывший нацист, Тило все равно считал эпоху Гитлера «свинской» и скептически отзывался о тевтонском национальном характере. «Знаете, – говорил он, – ведь у нас есть особый бог зависти – Локи. Подобного божества нет у других народов». Барбара возражала: «Это же несправедливо по отношению к немцам!» Барон же восклицал: «Но ведь это правда!»

Однако боги, легенды, вожди – это одно, а вот семья – совсем другое, и даже не явно выраженное критическое отношение к их родне раздражало супругов. Они гордились семьей и любили показывать гостям фотографии своего погибшего сына, своего внука, Берты и Густава.

Для Альфрида Круппа барон и баронесса были единственным воплощением связи с прошлым династии. В 1911 году, когда отмечали столетие фирмы, Тило уже было тридцать три года! Может быть оттого, что они были воспитаны в спокойное время, Тило и его жена не стали озлобленными. Альфрид был злопамятнее, чем они. Он был воспитан на ненависти к врагам Германской империи, погубившим ее, и эта ненависть служила ему утешением. Интересно, что фюрер, который в начале своего правления был национальным идолом, чувствовал себя одиноким, никому не доверял и, по воспоминаниям его единственного друга детства, «повсюду усматривал козни и был в ссоре со всем светом. Я никогда не замечал, чтобы он радостно воспринимал что бы то ни было». Конечно, Гитлер и Крупп далеко не тождественные характеры. В 1960-х годах Альфрид был искушенным и хитроумным борцом, весьма успешным в достижении своих целей. Но и Круппу свойственна была мрачность, и он считал нужным повсюду видеть врагов. Благодаря своей внутренней силе Альфрид стал почти стоиком, и все же ему в жизни не хватало спокойствия и доброжелательности, присущих его матери. Поэтому можно понять, что для него значили Тило и Барбара. Жестокость национал-социализма повернула представления о морали на 180 градусов по сравнению с прежней эпохой. Сопоставим два документа. Гитлер писал в тюрьме Ландсберг: «Я знаю, что сила физического террора заставит подчиниться и отдельных людей, и массы. А сломленный обычно теряет надежду». А барону друг пожелал при окончании Оксфорда: «Защищай алтарь, престол и дом, но помни: алтарь – это жилище высшего, но не убежище для лицемеров, престол должен служить благу страны, а не клике себялюбцев, дом же пусть станет крепостью свободного человека. Всегда будь на стороне бедных и беззащитных».

Крупп видел эту пропасть и пытался навести мосты. Ему так и не удалось дотянуться, хотя его усилия и поддерживало ощущение связи с прошлом – что было страшно важно для него. Ведь там была его земля, та почва, в которую уходили его корни, и то духовное наследство, которое он мог бы передать своему сыну.

Осенью 1962 года началось грандиозное приключение двух форменных авантюристов, звавшихся Уинстон Черчилль-второй и Арнольд фон Болен, соответственно двадцати двух и двадцати трех лет от роду. Они познакомились и подружились в Оксфорде три года назад, когда оба увлеклись лыжами. Теперь они собирались в путешествие вдвоем на одномоторном самолете, наметив побывать в сорока странах. При этом оба плохо разбирались в летном деле. У внука бывшего британского премьера было классическое образование, а внук Густава Круппа обучался экономике. Издатели журнала «Квин», вспоминая классическое «африканское путешествие» сэра Черчилля, разрекламировали готовившуюся авантюру как «путешествие по стопам деда». Дед действительно побывал в Гане, Того и Южной Африке, но путешествовал по земле и всегда точно знал, где находится в данный момент.