Виктор Астафьев - Нет мне ответа...Эпистолярный дневник 1952-2001
Дорогой Леонид!
Прочитал твою повесть о старшине Нефёдове [«Повесть о любви, подвигах и преступлениях старшины Нефёдова». — Сост.], и словно кусочек сахара рафинада во рту растаял. Такая добрая и светлая литература, чуждая нонешнему времени, редкость, как редок бывал сахар в нашем детстве. Мне ещё интересно было читать твою повесть и потому, что сам я в прошлом железнодорожник и отношусь к дороге с тем же добродушным юмором, как и ты. А ещё интересна потому, что на станции твоей я бывал, водку на крыльце магазина пивал и, разгребя гнилушки, окурки, гондоны и прочий мусор, запивал ту водку, пригоршнями черпая байкальскую воду холодную. Я худ лёгкими, а Женя Носов с гнилым брюхом... Захворать бы, а ничего, выпили, заели водой и хоть бы хны. Живал на этой станции в пустой казарме и Валя Распутин. А на пути в вампиловский дом пробовал меня утопить погубитель Саши, Глеб Пакулов, забулдыга и безответственный человек, каких всегда на Руси было много и нонче немало. Это мы на лодчонке вышли на волнорез, и Пакулов запаниковал, ожидал, что на выходе волна меньше. Фронтовик, опытом богатый, я показал ему кулак, и начал указывать рукою, чтобы он не пёр дуром на волнорез, а помаленьку, полегоньку сваливался с волны на волну, и к берегу спокойно рулил. Когда подвалили к берегу, он был бледен и мокр не только от брызг, но и от напряжённости, я ему внятно сказал: «Тебе что, твою мать, Вампилова мало?!»
Славная повесть, и по времени как яичко ко Христову дню. Совсем что-то поганством и красно-коричневым хамством захлестнуло изначально добрую и милосердную русскую литературу. Спасибо, брат. Давно со мною такого не было, чтоб повесть кончилась, а она кончилась хорошо, спокойно и вовремя, а я бы жалел, что вот и дочитал, и простился с хорошими людьми, с в общем-то славным и мало кому понятным истинно русским миром.
Писать о детстве из детства — такое наслаждение, сам его испытал, растянув работу над «Последним поклоном» почти на сорок лет. Затеваем мы третьи «Литературные чтения» в провинции на конец сентября, если сам не сможешь приехать, пошли кого желаешь из журнала. Приглашения пришлём непременно. Здоров будь! Храни тебя господь.
Твой В. Астафьев
Марья болеет, напечатать моё письмо некому, уж разбирай сам мои каракули.
2 марта 2000 г.
Красноярск
(В.Я.Курбатову)
Дорогой Валентин!
Вчера пришло твоё письмо и бандероль от Гены Сапронова с копией твоей статьи. Оба, с Марьей, мы прочли её и нашли замечательной. А что предисловий не читают, то и правда и незнание «ндравов» нашего народа. Преподает иль, по-учёному, «читает» литературу в нашем университете Галина Максимовна Шлёнская, бабиша здоровая, отважная, ума — палата. Я иногда, к сожалению, редко, с нею встречаюсь, её подъелдыкиваю. Так однажды слушали мы вместе художественно-сценическое чтение столичным приличным гастролёром «Руслана и Людмилы», и по окончании, отхлопав в ладоши, Галина Максимовна сказала: «Две неточности допустил чтец». А я ей: «По-моему, одну», а она мне: «Нет, две!» и давай на ходу читать поэму, да ещё попутно почти всего Пушкина прочла. Однажды я с нею ездил в Канск, где она в местном пед. колледже подрабатывает, ибо сын с невесткой сотворили дитя и подбросили ещё грудного бабушке с дедушкой, вот она и вкалывает на трёх работах, чтобы прокормить семью. Поражённый глубиной её знаний, уму и памяти незаурядного человека поклоняясь, я признался ей, что всегда сожалел, что не поучился ни в каких университетах и страшно завидую тем студентам, которые учатся у неё уму-разуму, внимают ей и самосовершенствуются, подталкиваемые и подпитываемые ею.
«Ох, Виктор Петрович, Виктор Петрович! Как Вы наивны! Да нужна я кому-то со своими знаниями? А что в университете не учились, может, и к лучшему...» Горько мне было слушать это и тяжело, тогда я сказал: «Г. М., ну восемь-то иль девять человек есть, которые вас слушают и которым нужны Ваши знания?» — «Да, есть, но восемь или девять — не больше». — «Ну так вот для них и читайте, им себя и отдавайте. Вы думаете, в аудиториях дореволюционных сплошь Писаревы, Плехановы и Менделеевы сидели? Да на одного умного там сто дураков сидело». — «Ну спасибо, утешили».
Вот и тебе я хочу сказать и тем утешить, прочтёт десяток человек твоё предисловие — и то хлеб, а я думаю, книжку в таком составе будут читать много и многие, глядишь, и в предисловие заглянут. Слушайся, критик! Сам себе этакую профессию выбрал с Божьей помощью. Как говаривал чистой и великой души человек, мой тесть, когда мы с ним чистили сортир: «Надо и эту работу кому-то сполнять».
Вот ты уж и пенсионер. Поздравляю, паря! Оно, конечно, ещё столько же набавили б, так не ошиблись, но надо ж властям самим шиковать и пировать, на всех средствий не напасёшься.
Мы потихоньку перевалили зиму с солнцем, с искрами снега под солнцем, но вот «отпустило» и начался повальный грипп. Стараемся никуда не ходить, но вовсе-то сидеть дома невозможно, в магазин, на почту надо, а тут вот ТЮЗ наш затеял спектакль по «Звездопаду», 5 марта премьера, как тут в гущу народа не залезешь. Театрик слабый, был я на репетиции-прогоне, заскучал и заскулил, но ладно — ребятишки нищие старались, уважать нужно этакий, почти подвижнический, труд.
Прочитал в десятом номере «Москвы» повесть Лёни Бородина и словно свежим воздухом дохнул иль кусочек сахару пососал, так славно, так светло, так дружелюбно к народу своему написал бывший зэк, что всё мокро под носом утёр всем этим ёрникам-новаторам, издевающимся над словом, над собой и ближними своими. Ещё прочёл в «Нашем современнике» потрясающие стихи омича Кутилова, погибшего рано и бесславно на улице в качестве бродяги. А ко мне вот пришла книжица «Письма к Ней» как ответ на мои сетования по поводу того, что кавалера Де Грие нету. Написал их Вася Емельяненко, бывший лётчик, Герой Советского Союза. [Книгу писем крохотным тиражом выпустила в Санкт-Петербурге М. Айнбиндер, адресат посланий В. Емельяненко. — Сост.] С виду нашенский, лапотный мужик, всю жизнь писал письма любимой женщине, но судьба не дала им возможности соединиться. Его четырежды сбивали на «Ильюшине», а я его эксплуатировал беспардонно, пользуясь благорасположением ко мне. Как не могу улететь в Вологду из-за отсутствия билетов, так звоню ему, он садится на свою «Волгу»-танк и мчится в Быково меня выручать. Однажды нас подловили, сраму подвергли и меня, и Героя. Стоим, морды в землю упря, швыркаем носами, а нас отчитывают, а нас страмотят.
А он, Вася, вон любимой своей по-аглицки письма шпарит, ноты шлёт с собственными сочинениями, ибо попутно с военной академией ещё в консерватории учился. Консервы, стало быть, военные делал.
