Н. Соколов-Соколенок - По путевке комсомольской

Небольшой численный состав полка, с одной стороны, огорчал меня, с другой - придавал уверенности, что с поставленными передо мной должностными задачами, я могу вполне справиться, И еще задолго до того, как товарищи начали расходиться, я сговорился с Масленниковым ехать вместе на ночь, в его подразделение. Это устраивало меня во многих отношениях. Конница располагалась по соседству со штабом и выполняла пока роль личного резерва командира полка. Я же, не теряя дорогого времени, реально начинал непосредственное знакомство с бойцами. Кроме того, Масленников обещал выделить мне и хорошего ординарца, будущего моего боевого спутника и друга, который поможет и в уходе за конем.

Голенков отнесся к моей поездке в отряд Масленникова благожелательно. Он только очень сожалел, что за текущими делами не успел как следует поговорить со мной лично, чтобы хотя бы коротко узнать мою биографию и рассказать об истории полка, его командирах и общем состоянии дел на текущий день - после большого отступления.

Итак, совсем поздно вечером мне удалось все же побывать среди красноармейцев. За недолгую дорогу Масленников успел рассказать кое-что о боевой жизни своей команды, о ее людях и, главное, об особенностях целевого использования отряда разведки, которое было здесь совершенно другим по сравнению с полками стрелковых дивизий на других фронтах.

Наша 23- я дивизия была сформирована на базе отряда Миронова и других казачьих партизанских групп, действовавших на Дону в восемнадцатом году, Хотя она и значилась стрелковой, преимущественно казачий состав ее всегда толкал командование полков -конечно, не без [83] молчаливого согласия командования бригады и дивизии, - в обход существовавших штатов, увеличивать у себя количество конницы. Если бы было достаточно лошадей, можно не сомневаться, что Голенков не замедлил бы довести боевой состав своей так называемой конной разведки до половинной численности всего полка. Я уже говорил, что командир видел в ней не узко разведывательную тактическую единицу, а прежде всего свою ударную конную группу, с которой он бросался в атаку на противника, особенно когда полку угрожала большая опасность.

Знакомство с казаками Масленникова проходило совсем не так, как мне представлялось. Люди были разбросаны по отдельным дворам Елани, поэтому объезжая их по очереди, мне пришлось повторять одно и то же несколько раз. Приученные войной не спать по ночам и пользуясь теплотой июньской ночи, все красноармейцы находились во дворах, около своих коней и в большинстве случаев отдыхали на ароматной, только что накошенной траве. В основном бойцы обсуждали происшедшие за день события или занимались личными делами, приводя в порядок свое обмундирование, снаряжение. И только в одном дворе было до тесноты многолюдно и шумно - здесь разместились почему-то все вместе прибывшие на пополнение полка наши малодельцы, березовцы и сергиевцы. И земляки атаковали их расспросами о доме, о житье-бытье в станицах и хуторах. Когда мы появлялись там, вновь прибывшие совестили какого-то казака из хутора Сенного: мать убивается о нем дома, чуть ли не поминает за упокой, а он себе и в ус не дует - никаких вестей о себе не подает!…

Таких казаков было немало. Дома ждали хоть короткой весточки их матери, жены, невесты, дети, а им словно и дела нет до этого. Кстати, здесь же два разведчика полка узнали, что жены их тоже отступали с нашим отрядом и теперь находятся в полковом обозе второго разряда. С разрешения Масленникова казаки тотчас же отправились к обозу.

В этот вечер Масленников всюду начинал с представления меня как нового комиссара полка. Почти все уже видели меня еще днем по дороге на Елань, но никто и не подумал тогда, что это - их новый полковой комиссар. Теперь же они отметили не без удовольствия, что, несмотря на ночь, комиссар приехал к ним, конникам, первым. [84]

При каждой встрече мне пришлось отвечать на одни и те же обязательные вопросы: сколько лет и из какой я станицы. В одном месте ответил, как всегда, в шутку: из рязанской. Тут же последовало с обостренным любопытством:

- А какого она округа? Что-то не слышал такую.

- Есть и такая, - ответил я. - Как не слышали! Немногим больше полутора сотен верст от Москвы. Знаете, откуда махорка к нам поступает?

- А… Которых косопузыми зовут! У нас фуражир Петр Болотников оттуда был.

- Да, тот самый, но я только на одну половину косопузый, на вторую - с владимирскими богомазами сроднился. По отцу из косопузых, по матери - от богомазов. Теперь, породнившись с казаками, думаю, с вашего разрешения, заселить где-нибудь на Медведице новую станицу и назвать ее или рязанско-суздальской, или владимирско-касимовской.

Чубатые, потемневшие от загара и ветра лица говорили о воле и мужестве этих людей, о непреклонности бороться до победного конца. Подавляющее большинство были настоящими патриотами своей команды, полка, дивизии. Если судьба отбрасывала их в сторону от товарищей по полку, они всегда искали и обязательно находили возможность возвратиться в свою часть. И ждали их здесь, и встречали как дорогих, родных людей. Даже в своей же бригаде или дивизии их нельзя было переманить в другую часть, пусть та и представлялась им в более заманчивом положении. К примеру, самые боевые разведчики команды Масленникова никогда не изъявляли желания перейти в блиновскую конную бригаду нашей же дивизии, где служба для истинного кавалериста могла показаться более выигрышной, действительно боевой и где простору для казачьей души было хоть отбавляй.

Первая же встреча с бойцами показала, что все они безгранично верили в своих командиров, с любовью рассказывая о них всякие боевые и занимательные истории. И безусловным авторитетом для них являлся, конечно, сам командир полка Голенков.

Однако кое-что меня и озадачивало. Как комиссар, я решил взять на учет партийцев и комсомольцев, а их-то, за исключением самого командира конной разведки Масленникова, не оказалось.

- Среди казаков партийных мало, их больше в пехоте, [85] - высказался один мигулинский казак. - У нас был такой, из иногородних, да после ранения пока что-то не вернулся. Нам, казакам, как-то не до того. Да и заслуг и грамотности у нас еще мало, чтоб в большевики влазить. А что касается ответственности, то, попадись к белякам, с нами расправятся, как с идейными, без скидки.

В этих рассуждениях слышалась точно такая же нотка, которая была свойственна и самому командиру полка Голенкову. Мысли командира незримыми путями передавались его бойцам.

С комсомольцами дело обстояло не лучше.

- Какие среди нас комсомольцы? Как видите сами, у нас все уже вышли из этого возраста! - так отвечал за всех своих совсем еще молодой казачина. По всему было видно, что в его представлении комсомольцами могли считаться только юноши допризывного возраста.