Александр Палинур - Кассандра

Гибель Лаокоона троянцы истолковали как особый знак: Афина предостерегает их и предупреждает о наказании, если воля ее не будет исполнена.

Они разобрали часть крепостной стены, обвязали коня канатами и под громкую музыку втащили данайский подарок в городские пределы.

Четыре раза останавливалась при этом деревянная махина, четыре раза ударялась она о стены, четыре раза гремело внутри нее боевое оружие, но легковерные троянцы слышали совсем другие песни.

Праздничный карнавал, прошедший ураганом по улицам Трои, поднял с постели утомленную и несчастную Кассандру. Она вышла на залитую мягким вечерним солнцем террасу и обомлела, увидев в акрополе деревянного коня.

Снова заломило в висках. Забила дрожь, а перед глазами возникла картина страшного пожарища и старчески поникшее тело отца, облитое яркой кровью.

— Нет! — закричала в ужасе Кассандра. — Это же сама смерть!

Снова предсказала она гибель Трои, и в который уже раз смеялись над ее словами беспечные троянцы.

Греки тем временем, парились внутри деревянного сооружения, доски которого были подогнаны столь плотно, что не пропускали ни единого глотка свежего воздуха. Некоторые теряли сознание, другие костили про себя окаянного Одиссея, автора этой нелепой выдумки. Хорошо, что хоть и он страдает вместе с ними! Будет знать, каково оно — испытывать тягости воинской жизни!

Спустя некоторое время наконец раздался голос Синона.

Сидевшим в засаде воинам можно выйти наружу.

Осторожно, стараясь не шуметь, выбрались из деревянного конского чрева Одиссей с Эпеем, сын Ахилла Неоптолем, Фил октет, Диомед, Менелай, Идоменей, сын Оилея Аякс и другие, менее известные герои. Они рассыпались по улицам спящего города, а через пролом в городской стене хлынули находившиеся в засаде ахейские войска.

Уставшие от праздничных яств и вин троянцы не смогли оказать ни малейшего сопротивления. Самые лучшие воины были убиты на месте, а оставшиеся в живых даже не смогли спросонья понять, откуда налетели на них черные вороны смерти.

Из всех героев спасся лишь один Эней, вынесший на спине своего старого отца Анхиза и маленького сына Аскания. Их путь был далек, а судьба сложна: следовало завоевывать Италию и обустраивать будущее Римское государство (так утверждает Вергилий).

Ахейцы, ворвавшиеся в город, не щадили практически никого, исключая женщин и грудных младенцев.

Не слишком долго продержался и дворец Приама, потерявший почти всех своих защитников. Первым ворвался в него жестоковыйный сын Ахилла Неоптолем, выбив отцовским топором дворцовые ворота. За ним ринулись и другие воины, которых манили баснословные богатства Приама.

Царские дочери и невестки собрались у алтаря, посвященного богам, думая тут обрести защиту от захватчиков. Но единственным, кто мог, вернее, хотел сыграть эту незавидную роль, был престарелый Приам, надевший на себя воинские доспехи.

В этот момент распахнулись широкие двери и в зал влетел озаренный огнем яростной страсти Неоп-толем, преследовавший смертельно раненного сына Приама Полита. Его копье было послано с такой нечеловеческой силой, что Полита бросило оземь, а само копье отлетело к ногам Приама.

Царь поднял его и метнул в Неоптолема, но оно отскочило от великолепных доспехов ахейца, как слабое птичье перышко.

Разгневанный неожиданным сопротивлением, Неоптолем схватил Приама за остатки седых волос и вонзил ему в грудь острый меч.

Так погиб последний царь Трои, переживший почти всех своих сыновей.

Именно эту картину видела в своем помраченном сознании Кассандра, которая находилась сейчас в храме Афины Паллады и отбивалась от неистовых рук младшего Аякса.

Эписодий четвертый

БОЙ С ТЕНЬЮ

Горе тому, кто глядит безрассудный

В черную ночь нерожденных времен.

Захватив Трою, греки сели на свои корабли далеко не сразу. Несколько декад ушло у них на сборы и дележ богатейшей добычи. Все это время они устраивали пиры, совершали жертвоприношения и насиловали юных и не слишком пленниц.

Обряд заклания животных выглядел следующим образом:

Кончив молитву, ячменем и солью осыпали жертвы,

Выи им подняли вверх, закололи, тела освежили,

Бедра немедля отсекли, обрезанным туком покрыли

Вдвое кругом и на них положили останки сырые.

Жрец на дровах сожигал их, багряным вином

окропляя,

Юноши окрест его в руках пятизубцы держали.

Бедра сожегши они и вкусивши утроб от закланных,

Все остальное дробят на куски, прободают рожнами,

Жарят на них осторожно и, все уготовя, снимают.

Кончив заботу сию, ахеяне пир учредили;

Все пировали, никто не нуждался на пиршестве

общем;

И когда питием и пищею глад утолили,

Юноши, паки вином наполнивши доверху чаши,

Кубками всех обносили, от правой страны начиная.

Целый ахеяне день ублажали пением бога.

Подобным же образом совершались и человеческие жертвоприношения. Единственным отличием было то, что в описываемые времена людей уже (кажется) не ели, а просто сжигали на кострах. По крайней мере, Гомер в «Илиаде» об этом не сообщает, хотя боги людоедством еще занимались.

Царских дочерей забрал себе, помимо многого другого, Агамемнон. И был поэтому очень недоволен, когда Неоптолем потребовал принести человеческую жертву своему погибшему отцу. При этом он показал на Поликсену, несостоявшуюся супругу Ахилла.

Агамемнон не хотел отдавать красавицу, о чем просила его и сестра Поликсены Кассандра. Однако в спорное дело вмешался Одиссей, ставший на тот момент одним из самых могущественных героев Греции.

Он напомнил о том, какие великие услуги оказал покойный во время осады Трои.

Неизвестно, чем кончился бы этот спор, если бы его не решила Поликсена. Она знала, что смерть, быстрая и легкая, будет ей избавлением от долгого и тяжелого рабства. Поэтому спокойно пошла она к алтарю, возле которого ждал ее с жертвенным ножом в руках сын Ахилла Неоптолем. Сама подошла к алтарю, сама обнажила прекрасную грудь, залитую всего лишь мгновение спустя молодой горячей кровью.

Царь Спарты Менелай во время штурма Пергама нашел во дворце отягощенного пьяным сном Деифоба, в жены которому после смерти Париса была отдана его бывшая супруга Елена. Выяснять отношения было ни к чему, спартанец просто прирезал своего соперника. А теперь он хотел принести в жертву богам и саму виновницу войны, образ которой за два десятка лет совершенно изгладился из его памяти.