Борис Бурда - Великие романы

Так что, расцвела Дания после таких прогрессивных реформ? Как сказать… Реформы нельзя просто ввести, издав правильные бумаги, – реформы ведь не в законах, они в головах людей. Реформа не игрушка, которую сколотил, и пусть себе забавляются – если дать игрушку слишком маленьким детям, которые до нее не доросли, они ее в лучшем случае разломают, а могут и проглотить. Реформу, как цветок, надо долго поливать и удобрять, причем в правильных дозах, тогда и вырастет красиво, а если тянуть из земли для скорости роста – вырвете, и все тут! Любой реформатор наживает себе врагов – это все те, кому при старом режиме было хорошо. Струэнзе беспощадно уволил без пенсии массу чиновников, не нужных государству. Они бы невзлюбили его и просто за увольнение – а тут их еще и выкинули на улицу без куска хлеба, обещанного ранее в благодарность за добросовестные труды. У них хватало влиятельных родственников, могущественных знакомых – они все стали врагами Струэнзе, и, что хуже всего, в вопросе пенсий их возмущение было понятным и справедливым. Струэнзе, когда ему не хватало денег на его реформы, недрогнувшей рукой задерживал выплату жалованья армии и флоту, и те сидели без денег месяцами. Мало что это не прибавляло любви к нему, так это еще и ссорило его с военными, а это всегда очень опасно: если не кормить человека с ружьем, он возьмет это ружье и сам себя прокормит. И что особенно печально, сам Струэнзе вовсе не показывал себя образцом реформатора. Он назначил своего брата министром финансов, требовал от других экономии, а сам жил роскошно, сам себе даровал графский титул, и что страшнее всего, он презирал Данию. Датчан называл только тупицами, и все свои тысячу шестьдесят девять указов издал на немецком языке, ибо датского не знал и учить не собирался. Все прошения властям датчане теперь вынуждены были писать на немецком, иначе их даже не читали. Струэнзе не знал, что можно творить почти что угодно, а вот за язык народ трогать нельзя. Впрочем, только ли Струэнзе этого не знал, не знает и знать не хочет?

Недолго пришлось ждать, чтобы враги Струэнзе объединились, объявленная им свобода печати действовала против него же, его критиковали изо всех сил, и часто справедливо. Его злейшим врагом стала вдовствующая королева Юлиана-Мария. Особенно это обострилось после того, как обнаружилось, что второй ребенок королевы похож на Струэнзе как две капли воды. К заговору присоединился ряд военных – полковники Келлер и Айхштедт, которые злы на Струэнзе из-за его ущемлений, чинимых военным. Огромную роль сыграл и Оде Гульберг, воспитатель королевского брата, титан кабинетной интриги, ростом в целых 146 сантиметров. Что интересно, его бывший покровитель и рекомендатель граф Рантцау тоже оказался среди руководства заговора – интересы слишком многих Струэнзе задел! Заговор составился, и весь вопрос в том, как свалить Струэнзе. Было найдено самое простое средство: заговорщики открывают глаза сумасшедшему королю на то, что его супружеские обязанности выполняет его любимый министр. Более того, они врут ему, что возмущенный таким кощунством народ вышел на площадь, беспорядки грозят самому существованию датского государства, успокоить верноподданных может только одно – распишитесь, Ваше Величество, здесь и здесь! Много ли нужно, чтоб запугать несчастного психопата? Тем паче Струэнзе достиг немалых успехов: король уже помнил, что если просят расписаться – нужно расписываться. Здесь и здесь. Вот теперь можно действовать!

Королеву запирают в крепость Кронбург, в холодную комнату с решеткой на единственном окне. Струэнзе заковывают по рукам и ногам, запрещая ему даже бриться – а вдруг зарежется? Потом, когда бриться разрешают, два солдата во время этой процедуры держат его за руки. Но где же доказательства его преступлений? Сначала в деле фигурирует свидетельство фрейлин королевы – мы, мол, специально рассыпали по коридорам замка муку, и оказалось, что в комнату королевы вели мужские следы, причем именно из комнаты графа Струэнзе! Лучше, чем ничего, но все-таки свидетельство получается дохленькое: откуда видно, что следы именно мужские, какие-такие половые признаки у мужчин на пятках растут, и почему все подписавшие данный документ фрейлины с позором выгнаны королевой и самим Струэнзе за различные служебные упущения? Находится и еще одно, более кошмарное преступление, в котором замешан не только Струэнзе, но и его друг и сподвижник граф Эвальд Брандт, помогающий ему по мере сил во всем, в том числе и в общении с Его Ненормальным Величеством. Оказывается, король предложил ему скуки ради подраться на кулачках! Тот, разумеется, категорически отказался – как же это можно драться с королем! Король решил показать как – налетел на графа, хорошенько его придушил, а потом полез пальцами в рот, чтобы схватить за язык. Бедный Брандт, отчасти для самообороны, а отчасти от испуга, и тяпнул короля за палец! Вот ему и пришили покушение на самодержца, а Струэнзе – содействие покушению путем непротивления и даже подстрекательства. Все, в принципе уже можно казнить – но несолидно как-то…

И тут заговорщики добиваются решающего успеха – ровно через месяц и четыре дня после ареста Струэнзе подписывает признание в том, что состоял в интимной связи с королевой! Зачем он это сделал? Ведь ясно, что пока признания нет, у него есть шансы на спасение, а после такой улики он пропал и ничто его не спасет. Может быть, его обманули, показав фальшивое признание королевы, – мол, все равно уже нет смысла отпираться. Или соврали, что не захотят всеевропейского скандала и будут вынуждены его замять? А может быть, к нему просто применили строжайше запрещенные им самим пытки? Уже не узнаем, а признание есть. Теперь с ним идут к королеве – смотрите, мол, какая у нас интересная бумага! Вы говорите, что все это ложь, – но тогда мы его немедленно казним за клевету на государыню! А если правда, то нам будет лучше спустить это дело на тормозах – так подпишете или нет? Уломали – подписала. После этого спасения нет ни ему, ни ей.

Не прошло и двух лет реформ, как все реформы закончились. Струэнзе восходит на эшафот, где его казнят со средневековой жестокостью, отрубая сначала руку, а потом голову и потом уже мертвого колесуя, – зачем – не могу понять, легче им, что ли, от этого стало? Точно такой же казни подвергается и бедняга Брандт, то ли покуситель на короля, то ли королевский покусатель. Велись при дворе какие-то разговоры о Генрихе VIII Английском, который даже не одной, а двум своим женам головы отрубил, но очень быстро прекратились – когда Роберт Мюррей Кейт, посол английского короля, брата Каролины-Матильды, зашел во дворец в гости и порассуждал, как бы ни к кому конкретно не обращаясь, насколько легко английская эскадра превратит весь Копенгаген вместе с королевским дворцом в груду битого кирпича, как будет бессильна вся датская армия вместе с флотом помешать этому хоть чуть-чуть и как лично ему будет неприятно, если все-таки придется прибегнуть к этой экстраординарной мере. Психопат-король просто разводится с развратницей-королевой, она, опозоренная, возвращается в Англию вместе с приданым, и вскоре умирает от оспы, перед смертью клянясь, что ничего такого не было, – а что ей еще говорить? Реформам конец, снова разрешены пытки, образование стало привилегией дворян, государственный долг в мгновение ока возрос с шестнадцати до двадцати девяти миллионов. Нет и не может быть пользы государству от великих перемен, только от медленных, постепенных и хорошо продуманных изменений к лучшему.