Дёрдь Кроо - Если бы Шуман вел дневник

Это все, что я хотел Вам сказать. Я вынужден ограничиваться сегодня только самым важным.

Оратория должна подходить как для церкви, так и для концертного зала. Вместе с паузами между отдельными частями она должна длиться не более двух с половиной часов.

Следует избегать, по возможности, всего повествовательного и рассудочного и везде выдвигать на первый план драматическую форму.

По возможности, соблюдать верность истории, а именно в передаче известных, исключительных по силе изречений Лютера.

Где только можно, дайте мне возможность включить хоры. Вы, вероятно, знаете «Израиль в Египте» Генделя. Это сочинение является моим идеалом произведения для хора.

Столь же значительную роль я хотел бы предоставить хору и в «Лютере».

Дайте мне и двойные хоры, а именно в заключительных частях отделений.

Ни в коем случае не должна отсутствовать партия сопрано. Мне кажется, образ Катерины был бы очень действенным. Нельзя также выпустить венчание (в третьей части).

Хорал «Господь, наш оплот», как момент наивысшего напряжения, должен прозвучать не ранее, как в самом конце, в качестве заключительного хора.

От Хуттена, Зиккингена, Ганса Сакса, Луки Кранаха и курфюрстов Фридриха и Иоганна-Филиппа мы должны будем – к сожалению! – отказаться. Если мы захотим увеличить число сольных партий, возникнут трудности с распределением ролей, однако в рассказах других действующих лиц они все свободно могут быть упомянуты.

Введение немецкой мессы в различные части оратории кажется мне трудно выполнимым. Но ее можно заменить хоралом.

Обязательно следует упомянуть об отношении Лютера к музыке вообще, о его любви к ней, высказанной им в сотнях прекраснейших изречений. Следует еще подумать об альтовой партии или втором сопрано. В остальном я полностью согласен со всем, что Вы говорите касательно обработки текста в метрическом отношении, а также о придании стихам народного, старогерманского склада. Такою же, думаю я, должна быть и музыка: менее изощренной, воздействующей прежде всего благодаря краткости, силе и ясности.

Многоуважаемый господин Поль, мы намерены взяться за нечто такое, что вполне заслуживает того, чтобы мы пролили немного пота. Для этой вещи требуются отвага, но также и смирение. Примите мою дружескую благодарность за то, что Вы так охотно пошли мне навстречу. Давайте ухватимся за это гигантское произведение и будем всеми силами держаться за него.

…Оратория должна быть в высшей степени народной, понятной крестьянину и горожанину, достойной героя, который был столь великим человеком. И в этом духе я постараюсь выдержать свою музыку, то есть сделаю ее как можно менее искусственной, сложной, контрапунктической, а придам ей характер простой, убедительный, чтобы она оказывала воздействие преимущественно ритмами и мелодией».

Шуман просит «короткий текст драмы» у Морица Горна, автора либретто написанной Шуманом в 1851 году оратории «Странствия Розы». Год спустя, когда Шуман замышлял написание новой оратории по мотивам «Германа и Доротеи» Гете, он повторяет те же принципы: музыка, как и стихи, должна быть простой, народной, немецкой по характеру.

Вернемся к 1843 году.

Первые слушатели и критики оратории «Рай и Пери», первое исполнение которой состоялось в Лейпциге 4 декабря 1843 года под управлением автора, заметили и оценили изменение стиля шумановской музыки, хотя они, разумеется, не могли знать, что принесут последующие годы. Шуман становится одним из наиболее чествуемых композиторов своего времени. Неслыханный успех «Рая и Пери» превосходит славу, до того когда-либо выпадавшую Шуману за всю его жизнь.

Очевидно, и Фридрих Вик воспринял этот триумф как всеобщее признание, так как за несколько дней до рождества 1843 года написал Шуману примирительное письмо, принесшее молодым супругам большое облегчение. И только концертная поездка в Россию не позволила им поехать к Вику, чтобы при личной встрече полностью привести в порядок свои взаимоотношения. Но и этого письма было достаточно, чтобы они, веселые, с легким сердцем сели в почтовую карету.

1844. Во время концертной поездки по России Шуман познакомился с музыкантом Юрием Арнольдом, который в своих мемуарах дал интересный портрет тридцатичетырехлетнего Шумана и его жены.

«…В этот вечер Клара Шуман исполняла фортепьянный квартет своего мужа, его „Крейслериану“ и некоторые другие вещи. На нас, слушателей, она произвела очень сильное впечатление, хотя к тому времени мы уже начали привыкать к виртуозным пианисткам. В 30-х и 40-х годах в Петербурге в благотворительных концертах выступали госпожа Калерджи (урожденная графиня Нессельроде, позже вышедшая замуж за тайного советника Муханова), а за год или два до Клары Шуман – знаменитая Целестина София Борер. Весь вечер Шуман был по-всегдашнему угрюм и молчалив. Он очень мало разговаривал, на вопросы графов Виельгорских и самого хозяина А. Ф. Львова он лишь тихо что-то промычал в ответ. Со знаменитым скрипачом Моликом, только за несколько дней до этого приехавшим в Петербург, у него завязалось, правда, нечто вроде разговора, но почти шепотом и безо всякого оживления. Шуман все больше сидел в углу, около фортепьяно (в середине зала стояли пюпитры для исполнявшегося в тот вечер октета Мендельсона); он сидел, нагнувши голову, волосы у него свесились на лицо; выражение было сурово-задумчивым, губы будто насвистывают. С Шуманом, каким я видел его в тот вечер, совершенно сходен лепной медальон в натуральную величину скульптора Дондорфа. Клара Шуман была немного поразговорчивее и отвечала за мужа. В игре на фортепьяно она показала себя большой артисткой, с мужской энергией и женским инстинктом в понимании и исполнении, хотя ей всего 25-26 лет. Но едва ли можно назвать ее женщиной грациозной и симпатичной. По-французски они оба говорят с немецким акцентом, по-немецки – как истинные лейпцигцы».

Первого апреля Шуман в длинном письме рассказывает Вику о своих петербургских впечатлениях:

«Мы лишь сегодня отвечаем на Ваше дружеское письмо, ибо хотели сообщить Вам и об успехе нашего пребывания здесь. Клара дала четыре концерта и играла у императрицы. Мы завязали превосходные знакомства, видели много интересного и каждый день приносил что-либо новое. И так подошел сегодняшний день -последний перед нашим дальнейшим путешествием, в Москву. Оглянувшись назад, мы можем быть вполне довольны достигнутым. Как много я мог бы Вам рассказать и как я этому рад. Мы сделали большую ошибку: приехали сюда слишком поздно. В таком большом городе требуется множество приготовлений. Здесь все зависит от двора и высшего света, печать и газеты имеют лишь слабое влияние. К тому же все были как безумные от итальянской оперы, и Гарсия [9] произвела неслыханный фурор. Так случилось, что на двух первых концертах зал не был полон, третий – прошел уже с полным залом, а четвертый (в Михайловском театре) – просто блестяще.