Александр Александров-Федотов - Ты покоришься мне, тигр!

Итак, все готово, можно начинать.

Да, а костюм? Я репетировал в красном — цвете моего предшественника. Мне казалось, и существует такое мнение, что звери запоминают цвет. Может быть, но выступать мне придется в черном. И я не успею даже попробовать его ни на одной репетиции. А вдруг звери «не примут» меня в черном, вдруг в черном я им не понравилось? Правда, много позже я узнал, что не так уже они и реагируют на цвет, как это кажется нам, людям. Даже в знаменитой испанской корриде быка раздражает совсем, по-видимому, не красный плащ, так как последними исследованиями установлено, что быки красного не видят. Думаю, что и мои леопарды не очень-то обратят внимание на цвет моего костюма. Иначе как просто было бы входить к ним в клетку — оделся под дрессировщика и иди спокойно, укрощай.

Нет, судя по репетициям и моим усилиям, для них важнее не цвет, а воля дрессировщика, точность жеста, именно это они чувствуют и понимают в первую очередь. Они знают мой голос, мои интонации, мой облик, мои манеры. Я сам для них, наверно, важнее моего костюма. Они, как истинные дети природы, и встречают и провожают не по одежде, а по уму.

Итак, пора начинать — это подтвердил и приказ главного управления цирками, в котором говорилось, что мой номер запланирован на гастроли в город Николаев.

Летом 1939 года я начал гастроли как дрессировщик. И в какие бы города с тех пор ни ездил, как бы тепло ни принимали меня зрители, город Николаев и его жители всегда у меня на особом положении в памяти.

Наше шапито было раскинуто на базарной площади, и народу всегда было много. Но никто, может быть и не догадывался, что я — новоиспеченный укротитель. Тем более что мы с Елизаветой Павловной продолжали работать наш стрелковый номер.

Первые три дня прошли гладко и мирно. Звери повиновались, ссор не было. Я чувствовал себя уверенно и окрылено оттого, что мои первые гастроли начались так успешно. Но четвертый день оказался настолько неожиданным и необычным, что впору было растеряться.

… Третье отделение программы — я начинаю свое выступление. Звери представились зрителю в пирамиде на тумбах, и расселись по своим местам в ожидании следующего трюка, к которому я уже начал готовить реквизит.

И вдруг… в цирке гаснет свет. Все ахнули. Наверно, и звери были ошеломлены. После яркого света — непроглядный мрак. Первая мысль — леопарды звери ночные, в темноте они видят лучше. Я сейчас же отскакиваю к решетке, загораживаюсь тумбой. Напрягаю зрение и весь настораживаюсь, стараюсь слухом или каким-то другим чувством определить их поведение и настроение. Тут я и сам ощутил себя зверем в джунглях.

И вот, наконец, начинаю ясно различать пять пар блестящих зеленых глаз, устремленных в мою сторону. Ориентиры прекрасные! Это меня успокаивает, и я собираюсь с мыслями. Ведь самое страшное в таком положении — не известность.

Сначала я думал, что это случайная авария, где-то перегорели пробки, и свет сейчас дадут. Но через несколько минут мне шепнули, что авария на станции. А в цирке, вопреки всем правилам техники безопасности, второго источника тока нет.

Как потом оказалось, у дежурного диспетчера электростанции заболел зуб, и он пошел к врачу, а в это время выбило какую-то штуковину, и свет во всем районе погас. Меры принимаются, но когда будет свет, неизвестно.

Выслушав столь «утешительное» сообщение, я снова все свое внимание устремил на леопардов. Во что бы то ни стало мне надо было удержать их на местах.

Вот одна пара глаз соскочила с тумбы и, прижавшись к манежу, медленно приближается ко мне. Это Уля.

Состоявший сзади меня пожарник тоже это заметил. Командую:

— Вода!

Сильная струя заставила леопарда отскочить назад. Сев на место, Уля занялась своей шкурой.

Теперь уже Нерро сошел с тумбы и направился к центру манежа и вдруг резко повернул в мою сторону. Его отвлекающие маневры не усыпили, как он, наверно, надеялся, мою бдительность. Я отскочил в сторону и прикрылся лесенкой. Но одновременно очутился очень близко к Фифи. Струя воды заставила и Нерро убраться восвояси. А я поспешил подальше от Фифи.

Публика начала проявлять беспокойство. Инспектор манежа попросил соблюдать тишину, указав на серьезность положения. Зрители начали зажигать спички и щелкать зажигалками, чтобы хоть как-то осветить цирк и облегчить мое незавидное положение. Пожарные же, ввиду чрезвычайности обстоятельств, не протестовали против такого нарушения правил, и скоро в цирке засверкала иллюминация.

Что же делать? сколько же мне еще сидеть в темноте наедине с такой компанией? С ней, конечно, не соскучишься, но и не повеселишься. Запасного выхода в клетке нет. Единственный выход — на конюшню, но это самоубийство! Удержать, во что бы то ни стало удержать зверей на местах. Но сколько удерживать? Час? Два? Директор цирка шепотом передал мне, что свет погас во всем районе и будет не раньше, чем минут через двадцать.

И тут меня осенило!

— Фары! Пригоните автомашину! Директор бросился выполнять мою просьбу.

Загнать зверей в клетки я тоже не решался — в темноте служащие могли наделать непоправимых ошибок, да и звери, пользуясь темнотой, поднимут драку. Так что лучше уже держать их подальше друг от друга. Но леопардам наскучила неподвижность. Они соскакивали со своих мест, подходили друг к другу, и только мой дружеский и в то же время приказывающий тон удерживал их от агрессивных действий. Беспокойство и возбужденность их усиливались. Темнота вдохновляла на опрометчивые поступки. Коварный Нерро снова попытался приблизиться ко мне, но палка, которую я в него запустил, заставила его вернуться на место.

Униформисты принесли из ближайших домов три или четыре «керосиновые» лампы, поставили на барьер, раскрутив фитили чуть не до копоти — это немного успокоило зверей. А тут вскоре с главного входа брызнул свет автомобильных фар. Ох, как хорошо — леопарды передо мной, как на ладони!

Прошли обещанные двадцать минут — света не было. Дисциплинированное поведение зрителей я запомнил на всю жизнь. Никто не ушел со своего моста, не покинул цирка. Да я бы и сам не ушел! Всех интересовал финал представления в темноте. Тишина безукоризненная. Слышно только, как чиркают спички и видны мигающие огоньки. Я понимал, что интерес зрителей законный. Это любопытнее, чем обычная цирковая программа.

В те годы я курил, и мне передавали одну за другой зажженные папиросы, они у меня просто таяли. Это успокаивало нервы. А спокойные нервы мне были нужны сейчас больше всего.

Наконец, через сорок пять минут зажегся долгожданный свет. Директор цирка вскочил на барьер и объявил: