Нина Соротокина - Принцессы Романовы: царские племянницы

Долгорукие заикнулись было, что обрученная Екатерина Долгорукая имеет право на престол. Но эту кандидатуру даже обсуждать не стали – невеста не может быть царицей. Вспомнили престарелую Евдокию Лопухину, но и от этой мысли сразу отказались. Зачем звать на трон вдову-монахиню, когда есть молодые, законные дочери царя Ивана – Екатерина и Анна. Первая была старшей, но ее тут же отвергли из-за непутевого мужа. Характер и деяния герцога Мекленбургского были хорошо известны в России. А если жена займет трон, он тоже возомнит себя царем русским и начнет здесь куролесить. Нет, такого добра нам не надо.

Другое дело Анна, герцогиня Курляндская. Кровно русская, тридцать семь лет, живет на скромном пансионе от нашего двора, скромна, не чванлива и вообще обладает «высокими качествами». Мало того, что она всех устраивала, была еще тайная, невысказанная вслух надежда, что своим женским, «кротким» правлением она смягчит жестокости и бури ее предшественников (включая Петра Великого).

Избрание на трон Анны могло стать великим поворотом в судьбе России, потому что верховники в известном смысле вознамерились ограничить монаршую власть. Так возникли пункты в «Кондиции», которые по сути своей являлись предтечей парламентской власти. По «Кондиции», Анна обязывалась содержать Верховный совет в восьми персонах и без их согласия не вступать в брак, не назначать себе наследника, новых законов не издавать, доходами казны не распоряжаться, ни с кем войны и мира не заключать… Всего восемь пунктов. «Кондиции» заканчивались фразой: «…а буде чего по своему обещанию не исполню, то лишена буду короны российской». Пункты не были предложены на одобрение Сената, Синода и Генералитета. Некогда было, да и как-то в голову не пришло.

С предложением короны на условиях «кондиций» в Митаву в строжайшей тайне было послано посольство из трех человек во главе с Василием Лукичем Долгоруким, двое других членов ничего не знали о пунктах, ограничивающих монаршую власть. До согласия Анны смерть Петра II решено было держать в тайне. Верховники боялись, что Анну кто-нибудь предупредит, что «Кондиции» составлены не «всем народом», а только Верховным советом. Москва была оцеплена караулом по всем дорогам и выпускали людей из столицы только с паспортом, подписанным верховниками.

Все эти меры предосторожности оказались бесполезными. В окружении Анны находились два брата Левенвольде. Один из братьев жил в Митаве, другой в Москве. Последний и известил Анну о затее бояр и заверил, что народ «Кондиций» не поддерживает. Вторым доносчиком был прокурор Ягужинский. Он больше всех на совете кричал про «Кондиции», а потом сам же и предал своих коллег.

Меж тем делегация благополучно добралась до Митавы. Анна безоговорочно подписала «Кондиции» и выехала в Москву. 10 февраля 1730 года она прибыла в село Всехсвятское под Москвой. Как не ослеплена была Анна открывающимися перед ней перспективами, настроение у нее было не из лучших. Василий Лукич сумел испортить всю бочку меда ложкой дегтя: он запретил брать с собой в Россию Бирона. Анна вынуждена была подчиниться, но семью фаворита она привезла с собой. Она словно пыталась доказать совету, что со временем настоит на своем и любимый человек будет рядом.

В столицу Анна до времени не поехала. Там должны были похоронить царя Петра и подготовиться к приезду новой правительницы. Видимо здесь, во Всехсвятском, у Анны произошла встреча с сестрами. Какая она была, мы можем только предполагать. Хохотушке Екатерине Ивановне уже тридцать восемь лет. Историки пытались разобраться в отношениях двух сестер, но для этого на руках слишком мало исторического материала. Вряд ли Екатерина так уж безропотно приняла кандидатуру верховников. Раз уж решили оставить трон за семьей тщедушного Ивана, а не Петра Великого, то по закону Екатерина Ивановна имела гораздо больше прав на это место, чем сестра Анна. Но, похоже, вслух герцогиня Мекленбургская своих протестов никак не выражала. Более того, в этой сложной ситуации она, как могла, поддерживала сестру.

Верховники позаботились ограничить общение Анны с миром. Каждый, кто появлялся во Всехсвятском, находился под пристальным вниманием. Да туда и не ездил никто, кроме дам. И кто были эти дамы? Сестра Екатерина, княгиня Черкасская, княгиня Трубецкая (урожденная Салтыкова), Наталья Федоровна Лопухина (бывшая фрейлина Анны) и т. д. За этими дамами стояли их мужья, которые образовали некий политический кружок противников «Кондиций». К этому кружку примыкал также новгородский митрополит Феофан Прокопович, его влияние на умы было по-прежнему велико. Именно Прокопович прислал Анне план действий в пользу самодержавия. И сделано это было в лучших традициях детективной прозы. Прокопович послал через Екатерину Мекленбургскую в подарок столовые часы. В этих часах был потайной ящик, куда и поместили нужные бумаги. Екатерине Ивановне принадлежала также идея использовать в качестве почтового ящика ребенка. Маленького Бирона каждый день приносили Анне, под его курточкой в рубашке герцогине доставлялись секретные письма.

Полной неожиданностью для верховников явилось то, что Анна объявила себя полковником Преображенского полка и капитаном кавалергардов. Это был тревожный знак, но Верховный совет еще не мог поверить, что дело проиграно, цеплялись за подписанные «Кондиции».

15 февраля Анна торжественно въехала в Москву. А столица гудела от бесконечных разговоров и споров. На предполагаемую свадьбу Петра II съехалось много дворян. Оцепление удержало их в Москве. Кандидатура Анны всех устраивала, но предложенные царице «пункты» у многих вызывали нарекание. Гвардия, духовенство, дворяне, купечество – все вопили в один голос: лучше одна законная властительница, чем восемь кичливых бояр. Самодержавная власть от Бога, а тут какие-то верховники-выскочки будут править страной?!

Тут встал вопрос – кому присягать? Предложена была такая формулировка: присягнуть государыне и Верховному совету. Но присутствующая во дворце гвардия высказалась очень решительно. Лихие гвардейцы пригрозили переломать ноги автору подобного предложения. Тогда решено было присягать царице и отечеству. Верховники знали о брожении в дворянской среде. Необходимо было переходить к решительным мерам. Манштейн в своих «Записках» пишет, что совет собирался арестовать Остермана, Черкасского, Головина и других поборников абсолютизма. Многие из опасения ареста не ночевали дома.

25 февраля собрался Верховный совет, Сенат, Генералитет, туда же явилась толпа из дворян. Мемуаристы путаются в описании этих событий. Одни утверждают, что в зале было около восьмисот человек, другие называют более скромную цифру – сто пятьдесят, примерно. Дворяне пришли, чтобы представить будущей царице челобитную, которую подписали восемьдесят семь человек. Бумагу с поклоном отдал Анне Черкасский Алексей Михайлович (по другим документам – Татищев). Челобитная начиналась словами благодарности за высокую милость государыни, выражающуюся в том, что она подписала предложенные ей пункты, но далее следовали некоторые протестные слова, высказанные чрезвычайно обтекаемо и витиевато: «…в некоторых обстоятельствах тех пунктов находятся сумнитества такие, что большая часть народа состоит в страхе предбудущего беспокойства, хотя они с благорассудным рассмотрением, написав свои мнения, представили Верховному тайному совету, прося безопасную государственного правления форму учредить; однако ж, об этом не рассуждено, а от многих и мнений подписанных не принято и не объявлено, что без воли императорского величества того учинить невозможно».