Леонард Нимой - Я — Спок

Так что в назначенное время я пришел в офис Джина — все еще в костюме Спока — и обнаружил его сидящим за толом и хмуро разглядывающим отлично отполированный опал.

— Отлично! — сказал я, но Джин не улыбнулся. Вообще-то, он скривился.

— У нас тут большая проблема, Леонард. Мэйджел сделала большую ошибку. Этот камень стоит гораздо больше, чем она тебе сказала.

Пойманный совершенно врасплох, я произнес с запинкой:

— Ну… я не знаю, что сказать, Джин. А что за цена у тебя на уме?

— Ну, по крайней мере, в 5–6 раз выше той, что она назвала.

Я не знал, что сказать. Чувствуя смущение и неловкость, я замялся и заерзал, пытаясь решить, уплатить ли цену, начать ли торговаться или вообще обо всем забыть.

Посреди моего смятения вдруг из-под стола Джина выскочила Мэйджел, покатываясь от хохота, и Джинова гримаса превратилась в широкую ухмылку. Я понял, что меня разыграли. Джин и Мэйджел считали, что это отличная шутка, но, если честно, мне было просто неприятно.

Это типичный образчик чувства юмора Джина, ему нравилось ставить людей в затруднительное положение. О скверном розыгрыше, который он сыграл с Джоном Д.Ф.Блэком в первый день его работы, уже много раз рассказывали в других местах. Если коротко, Джин подговорил одну женщину сыграть старлетку, которая признается Блэку в его офисе, что она пойдет на все, чтоб только показаться в «Звездном пути» — собственно, срывая с себя одежду на глазах у обмершего Блэка. В этот самый момент Джин и несколько сговоривших офисных работников ворвались внутрь и «поймали» Джона с раздетой актрисой. Возможно, это влияние вулканца, но я никогда не понимал, что смешного в том, чтобы ставить людей в неловкое и смущающее положение.

Несмотря на это, на съемочной площадке «Звездного пути» у нас с Джином были вежливые и сердечные — хотя и строго профессиональные — отношения. Однако, я думаю, когда популярность Спока пышно расцвела, Джин в какой-то мере почувствовал, что ему грозит потеря контроля над своим созданием.

Со временем (как я расскажу в следующих главах) наши отношения с Джином стали ухудшаться — факт, который меня всегда удручал и печалил. Я искренне хотел быть с Джином на дружеской ноге, но мне никогда не удавалось понять, что именно следует сказать или сделать, чтобы пробиться сквозь разделяющую нас психологическую стену.

Очень сложно мне осознавать и тот факт, что Джина больше нет, и не существует больше никакого шанса улучшить наши отношения.

Я могу только почтить здесь его память, сказав, что и по сей день я продолжаю глубоко уважать творчески способности Джина, его талант и его острый ум, работа с ним всегда оказывалась плодотворной. Если у меня было ценное предложение для сценария, он брал мою идею, развивал ее и делал лучше. Если у меня были сомнения или трудности со сценой или сюжетом, он понимал их и вносил изменения — быстро и аккуратно. У него было четкое видение, каким должен быть «Звездный путь» — и оно включало в себя сохранение некоего пришельца на «Энтерпрайзе» несмотря на возражения вещательной компании. За это я всегда буду ему благодарен.

Был и еще один Джин, принимавший участие в съемках первого сериала, кто, к несчастью, не дожил до возможности увидеть воссоединение и возрождение «Звездного пути». Я говорю о Джине Куне, который пришел к нам из «Дикого, дикого Запада» и стал сценаристом и продюсером первого и второго сезонов сериала. Кун был одарен воображением, которое многое добавило к знаниям о «Звездном пути». Клингонцы и Основная Директива — лишь пара примеров его вклада.

Кун был чувствительным, добрым человеком — для тех, кто хорошо его знал. Но на первый взгляд он казался кем-то средним между свирепым Джимми Кэгни и суровым Спенсером Трейси, одним из тех парней, которые подошли бы на роль несгибаемого издателя 1940-х годов, оставившего пустую болтовню юным репортерам. Я всегда представляю Джина Куна сидящим за пишущей машинкой. Если вы входили и задавали ему вопрос, он с шансами лишь поднимал взгляд, издавал невнятный рык и опять начинал молотить по клавишам.

Я до сих пор с нежностью вспоминаю случай, когда Джин Кун меня отстранил.

Ага, именно. Отстранил. В смысле «вышвырнул с площадки».

Отстранение — то, что редко происходит в нашем бизнесе. Технически, актер может быть отстранен — что означает, что он или она уволен до тех пор, пока ситуация не разрешится — за отказ играть. Возьмем гипотетическую ситуацию — если актер приходит на работу и в середине съемок продолжает повторять: «Я не понимаю, как сыграть эту сцену» — даже после того, как режиссер несколько раз все объяснил, поведение актера стоит студии денег. Скажем, это продолжается столько сцен подряд, что становится ясно, что актер отказывается работать. Тогда, в отчаянии, продюсеры могут его отстранить.

Но так поступают только в экстренных случаях, после очень серьезных бесед между всеми вовлеченными сторонами — актером, его агентом, адвокатом, продюсерами и, в конечном счете (если речь идет о телесериале), с вещательной компанией. В норме, если актер популярен, отношение компании выражается как «Только не потеряйте его — делайте что угодно, чтоб решить проблему». Так что студия обычно не стремилась обращаться к компании, если у нее не было чрезвычайно крупной причины, например, если актер прибывал на работу слишком пьяным или обкачанным наркотиками, чтобы играть.

Так что отстранение было очень радикальным шагом. И Джин Кун так со мной поступил.

Может показаться странным, что эта мысль вызывает у меня улыбку, но нет лучше иллюстрации для сер-ррьезного, сур-рового Джинового подхода. Им не владело ни недоброжелательство, ни злоба, он поступил так просто потому, что был занят и не мог себе позволить тратить время на разговоры со мной.

В любом случае, я уже не помню точной сцены, с которой все началось. Достаточно будет сказать, что у меня были проблемы со сценарием, над которым работал Джин — от Спока требовалось сделать что-то совершенно не в его характере.

Так что я промаршировал в офис Куна и сказал:

— Джин, у меня проблема с этой сценой. Я не могу сыграть так, как там написано.

Джин бросил на меня взгляд поверх пишущей машинки, нахмурился и буркнул:

— Че ты сказал? Как не можешь? Не можешь или не хочешь?

Ну, я понял — сказать, что я не буду играть сцену, будет все равно, что отказаться играть ее вообще — так что я очень осторожно ответил, что я не могу. Она в принципе противоречит характеру Спока. Он просто не повел бы себя так, как написано в этой сцене.

Джин подивился на меня секунду, что-то невнятно рыкнул и обратил свое внимание обратно к пишущей машинке.